Когда объявление о посадке в самолет вырвало меня из воображаемой турецкой тюрьмы, я уже вполне там освоилась, со всем смирилась и даже начала обзаводиться кое-какими полезными знакомствами.
Вроде обошлось.
Хотя как знать, может быть, в Стамбуле багаж просвечивают еще и перед выдачей? Чтобы убедиться, что никто не везет из провинции древних сокровищ?
Меня всегда занимало, что чувствует в аэропорту курьер, прячущий в своем чемодане десять кило кокаина. Теперь я это знала.
Самолет до Стамбула был почти пустым. Мы взлетели, я свернулась у окошка и наконец расслабилась. Но в тот самый момент, когда высота растворила мои страхи, в соседнее кресло кто-то сел.
Моя шуга пробудилась опять. Вряд ли это просто пассажир, желающий сменить место – в салоне было множество вариантов вообще без соседей. Он что-то от меня хотел.
– Можно с тобой поговорить?
Хороший английский. Может быть, хочет меня подклеить? Все браки заключаются на небесах, а мы сейчас как раз там.
– О чем? – спросила я с рассеянной улыбкой.
– О масках, которые ты везешь.
Так и есть. Решили брать в самолете.
Чувствуя, как турецкая тюрьма превращается из эротической фантазии в объективную и совсем уже близкую реальность (а я думала, что все уже прочухала про чемодан кокаина – оказывается, нет), я подняла на соседа глаза.
Рядом сидел пожилой седой турок, такой темнокожий, что сошел бы за своего даже в Африке. Но это был просто многолетний солнечный ожог – я уже научилась отличать климатическую гиперсмуглоту от расовой.
У него был смешной и трогательный венчик растрепанных белых волос вокруг темного яйца головы и такие добродушные белые усы, что мой страх почти прошел – хотя никаких рациональных оснований для этого не было. Почему-то я сразу прониклась к нему доверием и симпатией.
– Вы о чем? – спросила я невинно.
– Только не бойся, – сказал он. – Я не из полиции. Я частное лицо. Я следил за твоим другом Фрэнком. Увы, покойным другом. Поэтому в некотором смысле я следил и за тобой. Непредумышленно. Позволь выразить сочувствие твоему горю…
Его лицо изобразило все надлежащие эмоции, причем так старательно, что моя симпатия к нему окончательно укрепилась. Нет, я догадывалась – моя драма вряд ли прожигает ему сердце насквозь (хотя бы потому, что насквозь она не прожигала его даже мне). Но он, во всяком случае, соблюдал приличия очень старательно. Турецкий джентльмен. Впрочем, может быть, здесь такие копы?
– Как долго вы за нами следили?
– Еще со Стамбула.
– Зачем? Те, кто убил Фрэнка, тоже за нами следили.
Он замахал руками.
– О, это совсем, совсем другое. Никакого криминала.
– Мне кажется, подглядывать за кем-то, кто об этом не знает – уже криминал.
– Фрэнк знал, – сказал джентльмен. – Но не возражал. Мы с ним были знакомы. Несколько раз встречались и говорили. Он считал меня чокнутым. Безобидным чокнутым… Но я не чокнутый. Никакого вреда я тебе не причиню. Позволь, я представлюсь – Ахмет Гекчен, профессор в Стамбульском университете. Faculty of letters.
Это что, факультет, где изучают какие-то буковки? Письма? Или литературу? Но спросить было неудобно.
Он протянул мне коричневую карточку с золотым обрезом.
– Там телефон и почта. Обязательно сохрани, это моя частная карточка, не служебная. А ты Александра Орлова, я уже знаю.
Он назвал меня «Александра», как в паспорте. Я всегда представлялась Сашей – значит, он выяснил мое имя в гостинице или где-то еще. Через документы. Если, конечно, он правда не из полиции.
Я спрятала карточку в карман.
– Зачем вы следили за Фрэнком? Что вообще происходит? Вы знаете, почему его убили?
– Ох, как объяснить… Видишь ли, ты можешь… Как бы сказать… В общем, у этой тайны много уровней. И мне надо понять, как глубоко ты в нее проникла. Только тогда я буду знать, как правильно ответить на твой вопрос, чтобы не создать новых проблем.
– У какой тайны?
– У той, которая связана с масками Каракаллы. У великой мистерии…
– Мистерии?
Гекчен сделал серьезное лицо. Преувеличенно серьезное – и я поняла, что он действительно собирается говорить всерьез.
– Скажи, тебе приходилось слышать от Фрэнка словосочетание «Sol Invictus»?
– Да… Выражение я помню. Но не уверена, что правильно его понимаю. Как оно переводится?
– «Непобедимое Солнце». Одно из названий солнечного божества.
– Да, точно. Теперь вспомнила.
– На самом деле эти слова имеют и другой смысл, тайный и очень древний. Про это он говорил?
– Про это точно нет.
– Хорошо, – сказал Гекчен. – А про императора Элагабала?
– Нет.
– А про «центральный проектор»?
Я задумалась.
– Нет, такого тоже не было.
Гекчен вздохнул.
– Значит, – сказал он, – как я и полагал, ты не проникла в тайну глубоко.
– Не знаю, о какой тайне вы говорите, – ответила я, – но в историю Каракаллы я нырнула на всю глубину, какая там есть. И про разных богов и богинь Фрэнк тоже мог рассказывать часами.
– Ты всего лишь чиркнула по поверхности. Это настолько глубокая… Не просто тайна. Это, можно сказать, тайна тайн. Она как черная дыра. Человек не понимает, что там спрятано. Но если он проходит достаточно близко, мощное притяжение меняет маршрут его судьбы. Вот это и произошло с Фрэнком. Тайна захватила его и швырнула навстречу смерти.
– Он повторил историю Каракаллы, – сказала я.
– Скорее с Каракаллой произошло то же, – прошептал Гекчен. – В точности то же самое, что с Фрэнком.
– Но Каракалла никого не копировал.
– Он никого не копировал – кроме, может быть, Александра Македонского. Каракалла оказался слишком близко к тайне – и она его раздавила. Фрэнк и Каракалла, если угодно, братья по несчастью. Им пришлось умереть, чтобы ситуация могла развиваться дальше. Чтобы в игру могли вступить те, кто придет следом.
– Меня тоже убьют?
– Тебя? Не знаю, я не предсказатель. В этой мистерии у каждого своя роль. Ее участники движутся по орбитам. Все зависит от того, на какой ты орбите. Это выяснится скоро.
– Где?
– Там, куда ты едешь.
– Вы знаете, куда я еду?
Гекчен кивнул.
– Ты едешь отдавать маски. Ну или думаешь, что едешь их отдавать.
– Кому?
– Тем, кто дал их Фрэнку.
– И что со мной случится дальше?
