— Если меньше пить, будет больше оставаться на развлечения.
Он рассмеялся очень громко, и она тоже рассмеялась невольно, потому что прекрасно знала — он в рот не берет спиртного, хотя раньше пил. Ее реплика возвратила к более раннему периоду их дружбы, обозначила едва уловимую траекторию их короткого знакомства, указала, что дорога, по которой они шли, оступаясь и спотыкаясь, сейчас подходит к концу. Только в начале она не доверяла ему, а теперь доверяет.
— Вы действительно не станете показывать мне фокус? — спросил он.
Луиза. Уна показала Луизе сотни фокусов, особенно много в последние дни, когда та была еще в сознании. Прекрасная, умирающая Луиза. Опять откуда-то из безоблачных высот упало слово: draugas.
Друг. Уне ничего не оставалось, как признать: ее сердце разбито.
— Так что же? — спросил Куин.
Ей стало жарко, как во время климактерического прилива, не иначе. Как будто ей снова пятьдесят.
— Выберите карту, — сказала она.
Она выхватила у него туза пик, вставила обратно в колоду, затем наклонилась и вытащила карту у него из-за воротника.
— Это ваша карта?
— Да, вы и сами знаете.
— Куин, если вы собираетесь уходить, можете идти. — Она скрестила руки на груди. — Iki.
— Это значит «до свидания»?
Она кивнула, глаза смотрели колюче.
— Только не спрашивайте, откуда я это знаю, потому что не знаю.
Разве смеет она винить его за то, что он уходит? Ей хорошо известно, как это нелегко — заканчивать дела, начатые твоим ребенком. Когда Фрэнки погиб, именно она закрыла его небольшой счет в банке, раздала его книги и пристроила гитару, сообщила в колледж, куда он поступил, что он выбыл теперь уже навсегда.
Порой родителям случается пережить своих детей, от этого никуда не денешься. Но ведь мальчик не погиб на войне, как Фрэнки, и не умер от рака в пожилом возрасте, как Рэндалл, он был всего лишь бойскаутом, который ехал бог весть куда в пять утра. Почему она позволила себе скромное удовольствие привязаться к нему, пусть немного? Она вступила во второе столетие своей жизни с твердой уверенностью, что все смерти остались позади, кроме ее собственной.
И правда, кто бы мог такое предположить? Какова вероятность? Ведь мальчику было всего одиннадцать. Она на девяносто три года старше. И вот она жива, а мальчик покинул ее, и теперь покидает его отец. Его отец, в присутствии которого для нее оживали их сыновья. Ее сыновья и его сын.
Куин встал, собираясь уйти.
— Я вам буду позванивать, Уна, — сказал он. — Узнавать, как у вас дела.
— Узнавать про мои дела не очень-то интересно, но благодарю вас за эту готовность.
— Вы же помните, что речь шла про семь недель? Мы же так и договаривались.
— Ну конечно, помню. Просто я сбилась со счета, вот и все.
— Я работаю по выходным, Уна. Ложусь спать в три ночи.
Вид у него сделался несчастный, как у человека, который бросает котенка на обочине дороги.
— Я просто не могу приходить все время, вот я о чем.
— Вы и так молодец, — она похлопала его по руке. — Не могли бы вы достать вон ту кастрюлю, пока не ушли?
Она показала на верхнюю полку буфета. Сегодня она сварит суп, съездит в супермаркет со своими просроченными правами, купит овощей и куриных бедрышек и сварит суп, чтобы занять чем-то дневные часы, а через три или четыре дня выльет почти всю кастрюлю.
— Ваше желание — закон для меня, — ответил он.
«Мое желание, — подумала она. — А какое у меня желание?»
Он поставил кастрюлю на стол. И тут, когда он посмотрел за спину Уны, его лицо застыло. Она обернулась и увидела на крыльце за дверью хрупкую безжизненную женщину. Несмотря на дымчатое стекло, Уна сразу поняла, кто это. Почувствовав неожиданный приступ солидарности, она поспешила к двери.
— Ты встал вместе с птицами, как я вижу, — сказала Куину мать мальчика.
— Да, если ты имеешь в виду сов, — ответил Куин.
На лице матери мелькнула тень улыбки, ее лицо выразило столько противоречивых чувств, что Уна поскорее отвела глаза. Что касается Куина, то в нем она заметила такую нежность по отношению к бывшей жене, что поверила — все у них наладится.
— Как поживаете? — спросила Уна.
— Как я… О, ужасно. Но спасибо.
Голову она давно не мыла.
— Я глубоко сочувствую вашей утрате, — сказала Уна.
Несмотря на открытую дверь, мать мальчика — Белль, так ее, кажется, звали, Белль — оставалась стоять на крыльце. Она словно позабыла, где находится.
— Ваш мальчик был лучше всех, — добавила Уна. — Очень пунктуальный. Я получала такое удовольствие от общения с ним.
— Да, общаться с ним было одно удовольствие, — отозвалась она. У нее были такие же глубокие, словно океан, глаза. Как у мальчика. — Мало кто понимал это.
Уна посмотрела на подъездную дорожку и удивилась, как эта бедняжка управляется со своим автомобилем, гигантом наподобие джипа, чересчур огромным для нее. Гостья наконец прошла в дом и остановилась, глядя на Уну взглядом как у мальчика и ожидая указаний. На Куина она не обращала внимания.
Уна не любила, когда на нее пялятся, но не знала, как бы повежливей об этом сказать.
— Я обязательно пришла бы на отпевание, — сказала она. — Но я слишком поздно узнала.
Она бросила взгляд на онемевшего Куина.
— Я очень переживала из-за этого. Очень.
— Все в порядке. Понятия не имею, кто там был, кто нет.
Белль порылась в обширной сумке и вытащила большой плотный конверт, уже распечатанный.
— Это письмо пришло на мой адрес. Полагаю, оно для вас.
Вид у конверта был официальный. Уна напряглась — ей от родителей передалось недоверие ко всему официальному. Но в конверте не оказалось ничего неприятного, только пакет документов для кандидата на рекорд из штаб-квартиры Книги рекордов Гиннесса в Лондоне.
— Эти люди пишут ему постоянно, — сказала Белль. — Я чуть было не выбросила письмо, но потом сообразила, что держу в руках его последние заботы в каком-то смысле, то, о чем он думал в последние дни.
Мать мальчика прошла в гостиную, внимательно разглядывая все вокруг.
— Куин ощущал здесь его присутствие, вы знаете?
— Нет, не знаю.
Уна снова взглянула на Куина, который смотрел на свою бывшую жену как на раненое животное — с жалостью и опаской.
— Это совсем не похоже на Куина, сказать такое. Он просто втирает очки, хочет выпутаться из паутины личных связей. Если Куин Портер что-то ненавидит, так это паутина личных связей.
