Она всегда начинала с этого вопроса, ее интересовало абсолютно все: сколько совков корма ушло, чтобы заполнить кормушки, какую ступеньку крыльца он починил — конкретно, первую или вторую.
— Она угостила меня пирогом.
— Каким?
— По вкусу похож на шоколадный, но она добавила туда томатного супа.
— Похоже, ты стал плохо слышать.
— Нет, честно. Секретный ингредиент. В первый раз она не призналась, но сегодня я припер ее к стенке. — Он помолчал. — Осталась еще пара недель.
— На этом твои отцовские обязанности официально закончатся.
Она не взглянула на него посмотреть, как ее слова будут восприняты. Вместо этого она, прищурившись, глянула на небо и спросила:
— Что-нибудь еще можешь рассказать?
— Я говорил тебе, что она выписывает три газеты?
— Какие?
— Тебя интересуют конкретные названия?
— Вот именно. Конкретные названия.
— Press Herald. Times. Globe.
Она три раза дернула головой — три быстрых кивка. Считает, догадался он.
Вид у нее был безумно неряшливый: в пижаме, вспотевшая, с опухшими от сна глазами и сбившимися набок волосами.
— Она не отстает от жизни, вот что я хочу сказать. Она в отличной форме, просто невероятно.
— Спорим, в лучшей, чем ты, — на ее лице мелькнула тень прежней улыбки.
— Да уж.
Белль погладила оставшиеся цветы, взъерошила лепестки, словно просила прощения. Он ждал, когда она наконец посмотрит на него.
— Я ничего не знал про лекарства, — сказал Куин со стыдом.
— Не надо осуждать меня задним числом, — сказала она. — Я и сама с этим прекрасно справляюсь.
— Я не осуждаю тебя, Белль. — Он беспомощно посмотрел на нее. — Ты была прекрасной матерью.
— Он тоже так думал. Написал об этом. — Она закрыла глаза. — Куин, скажи мне. Ты когда-нибудь проверялся на синдром Романо — Уорда?
— Нет.
— Потому что если ты проверялся…
— Я не проверялся.
— Потому что боишься, что у тебя его найдут?
Он помолчал, потом ответил:
— Потому что боюсь, что у меня его не найдут.
Он смотрел, как до нее доходит смысл его слов.
— Помнишь, как я одолжила машину у отца и въехала задом в дом? Он до сих пор думает, что это ты.
Он рассмеялся, несмотря ни на что.
— Переживу. Я ему никогда не нравился.
Она села на траву, он опустился рядом с ней на колени.
— Как ты, Куин? — спросила она.
У него защипало глаза: оттого, что она спросила, оттого, что захотела знать.
— Собираюсь в турне с Божьими братьями.
— Мне всегда нравились эти ребята. Кузен Зак снова в рехабе?
— Верно.
Она сжала пальцами траву.
— Дело в том, Куин, что даже если у нас обоих есть синдром Романо — Уорда, давай допустим, что у обоих, это не имеет никакого значения. Мы живы-здоровы, мы не умерли молодыми, мы проскочили эту опасность. — Она покачала головой. — Он тоже проскочил бы эту опасность, если б не таблетки, которые я ему давала. Я перечитала все, что об этом написано, Куин. Его погубили таблетки, то ли сами по себе, то ли усилив врожденную предрасположенность.
Она рассмеялась низким печальным не-смехом.
— Каково словечко — усилитель! Эти новые таблетки, которые я давала ему каждый день, такие безобидные с виду, розового цвета, два месяца он глотал их и запивал яблочным соком.
— Белль, зачем ты себя мучаешь?
— Лучше бы я умерла молодой. — Казалось, ее лицо исхлестано ветками. — Но тогда я не смогла бы дать жизнь этому удивительному ребенку.
— Белль, дорогая.
— Дело в чем? Дело в том, что ему было чертовски плохо. — Ее губы задрожали. — Он не мог выйти из комнаты, не пересчитав все вещи. Буквально все. Он спал под кроватью.
— Почему же ты мне ничего не говорила?
— Ох, Куин, ты же помнишь, как все сложилось.
— Может, тогда сложилось бы иначе.
Сложилось так, что его родительские свидания с сыном свелись к обедам в каком-нибудь тематическом ресторане, не чаще двух жалких раз в месяц, и мальчик отвечал на однообразные вопросы Куина законченными предложениями, обязательно нумеруя их: во-первых, во-вторых — словно строил блочный забор, только из слов. «Тебе с ним скучно?» — недоверчиво спросила Белль после того, как Куин отменил последнее свидание.
— Ему ведь стало лучше, — продолжала она. — Ты не заметил? Ему стало лучше.
— Ты ни в чем не виновата, Белль. И никто не виноват. Виноват случай. Один на миллион.
Она закрыла глаза.
— Наш мальчик, один на миллион.
— У которого была прекрасная мать.
Под безобразной пижамой ее плечи обвисли, словно тело собиралось рухнуть, не дожидаясь ее согласия. Казалось, чтобы просто удерживать себя в вертикальном положении, ей требуются огромные усилия.
— Ты должен кое-что знать, — сказала она. — Я не говорила тебе раньше, потому что отец считает, что ты помешаешь.
Куин напрягся — любое упоминание о старике не сулило ничего хорошего.
— Возможно, ты знаком с помощником врача, — наконец проговорила Белль. — Он представился мне Ричардом, но все зовут его Лабухом.
— Лабух Блейкли? Тот самый помощник врача? Так ты с ним судишься?
— Он совсем недавно стал помощником врача, у него мало опыта. Мне следовало насторожиться. Задать ему побольше вопросов. Если б он сказал, что был музыкантом, я бы насторожилась. Нужно подходить более ответственно, когда дело касается твоего ребенка. Мой единственный, мой незабвенный мальчик.
Куина, чья ответственность вообще не заслуживала упоминания, мгновенным электрическим разрядом пробил страх за Лабуха Блейкли. Он стоял рядом с Куином у ограды парома, отплывавшего на остров Рэнсом, накануне того дня, когда родился мальчик. На причале их подобрали трое парней в леденцово-красных пикапах, куда они загрузили свое оборудование, и отвезли в летний дом, который возвышался на вершине поросшей травой скалы. Хозяин острова предупредил их группу — она называлась «Ночной полет», — что выступать нужно в белых рубашках и черных джинсах, и Куин намеревался затраты на эти предметы одежды компенсировать в конце вечера качественным алкоголем из бара под открытым небом. Этот концерт совпал с периодом его жесточайшего пьянства, после чего он навсегда завязал.
У Лабуха Блейкли был отличный слух и проворные пальцы, и Куин сам подошел к нему во время первого перерыва. Они сидели на плоском валуне, смотрели на море и дружно завидовали многоэтажному дому с теннисными кортами, эстрадной площадкой и сногсшибательным видом. Им обоим тридцать один год, оба женаты, оба ушли с гуманитарного факультета и получили сертификат мастера по ремонту электроники после двухлетних курсов. Лабуху удалось сделать кой-какие сбережения несмотря на пятилетнего ребенка. Он подумывал о том, чтобы снова пойти поучиться и освоить какую-нибудь полезную профессию, может, из области медицины.
