Они смотрели друг на друга несколько мгновений, атмосфера накалялась из-за их давнишнего соперничества.
— Когда она собирается выйти на работу? — спросил Куин.
— Она уже выходила, — ответила Эми.
Белль работала в архиве штата, и ей часто приходилось помогать обычным людям, которые ищут своих предков, чтобы построить генеалогическое древо. «Какой в этом смысл?» — однажды спросил Куин. Он не знал своих бабушек-дедушек, его мать умерла молодой, его отец и брат были для него пустым звуком. Он спросил между прочим, как бы пожал плечами вслух, но Белль ответила со своей обычной вдумчивостью: «Они рассчитывают на то же самое отношение со стороны потомков».
— Даже два раза выходила, если быть точными, — сказала Эми. — Но она не может читать имена умерших.
Эми повернулась к нему, лицо у нее припухло от многонедельного плача:
— Как тебе удается так много работать, Куин?
— Как-то удается.
— Почему ты не скорбишь? Почему не дома сейчас, не корчишься от боли на кровати?
Потому, подумал он, что не заслужил облегчения, которое приносит скорбь.
— Может, будь ты другим отцом, у тебя и сын был бы другим человеком, — продолжала она, дыхание у нее становилось тяжелым и прерывистым. — Он не испытывал бы страха, уверенность была бы у него в крови, и не требовались бы ему таблетки, чтобы выдерживать напор жизни, и не пересчитывал бы он постоянно всё на свете, и не вздумалось бы ему в пять утра гнать на велосипеде бог весть зачем, и не разорвалось бы у него сердце, и не лежал бы он там на обочине с поцарапанной щекой.
Она уткнулась лицом в ладони.
— Господи, — выдохнула она. — Господи, какая же я мерзавка.
Она виновато посмотрела на него.
— Не слушай меня, ради бога. Это не я.
Куин не сводил с нее глаз. Несмотря ни на что, он считал ее своей родней. Он страдал сейчас от ее гнева или отчаяния, жалобы — как это ни назови — и делал это с готовностью, словно заслужил, потому что чувство, которое он испытывал до сих пор после смерти мальчика, нельзя считать страданием. Его сердце заболело за Эми, за Белль, за всех. И за мальчика, особенно за мальчика, которого уничтожил безумный Бог задолго до трехзначного рубежа в сто десять лет.
— Ты когда-то хорошо ко мне относилась, Эми.
— Да. — Она вытерла слезы кулаком. — Но не в качестве мужа своей сестры.
Он еле расслышал.
— Я восхищалась тобой. Меня тоже манило творчество, но ступить на эту дорогу — кишка тонка оказалась.
— Да ступить на эту дорогу проще простого, — сказал он. Ему всегда нравился ее грудной певческий голос, она несколько раз пела с «Раздолбаями» в пору их шальной и безрассудной молодости. — Вот удержаться на ней…
— Посложнее будет.
— Пожалуй.
Она обхватила себя скрещенными руками.
— Я посчитала, сколько дней провела с ним, — пробормотала она. — Как это характеризует меня, его тетю, если я могу сосчитать, сколько дней провела с ребенком, который прожил на земле одиннадцать лет?
Куин начал понимать, что Эми находится здесь не потому, что сестра в ней нуждается, наоборот. Ведь это Эми купила красный велосипед, на котором он гнал тем погожим ясным утром своей смерти.
— И сколько? — спросил он.
— Что?
— Сколько дней?
— Шестьдесят один, — ответила она, и голос ее оборвался, словно упал с большой высоты. — Шестьдесят два, если учесть день похорон.
Ей исполнилось сорок лет, у нее был женатый любовник, и она страстно хотела ребенка. Куина вдруг озарило, что она соперничала с ним не за Белль, а за мальчика.
— Ты живешь в Лос-Анджелесе, — сказал он. — Учитывая это, шестьдесят один день — до хрена как много.
Она заплакала.
— Эми, помнишь тот мини-диктофон, который ты прислала ему пару лет назад?
Она вытерла глаза рукавом.
— Угу.
— Он всегда гладил его, как котенка.
— Да, я знаю.
— Это единственная вещь, которая оставалась у него в одном экземпляре, всех остальных было ровно по десять. Он обожал тебя, Эми. Тебе не в чем себя винить.
— Я… — начала она, не закончила и стала смотреть в пронзительно чистое окно.
Ветер затих, сменился парализующим солнцепеком, и Куин остолбенел, увидев в окно, как Белль в пижаме размеренно двигалась от клумбы к клумбе и методично срезала ножницами пышные головки цветов.
— Что она делает? — спросил он.
— Не знаю, я думала, она спит.
— Пойду к ней.
— Куин!
Он оглянулся. Она всхлипывала.
— Спасибо тебе, — сказала она и возобновила уборку, а он вышел во двор в легком недоумении, но признательный Эми за то, что избавила его от стыда, не спросив, сколько дней с мальчиком провел он сам.
Он спускался по длинному склону, который славился тем, что его трудно косить. Мальчик был слишком хилым, чтобы управляться с электрокосилкой, хотя освоил ручную газонокосилку, эта реликвия досталась им от Эрика Чэпмена, сумасшедшего соседа Белль. Сегодня газон выглядел идеально, гладкий, как биллиардный стол, чувствовалось, что тут приложил руку взрослый — Тед Ледбеттер, без сомнений, — этот непревзойденный организатор.
Белль перешла к бордюру из ромашек, окаймлявшему сборный домик для инструментов — совместный отцовско-сыновний проект, который томился месяцами в ожидании, когда же Куин придет на родительское свидание с сыном, и остался незаконченным. Сейчас домик стоял полностью собранный, выкрашенный в вялый зеленый цвет. Тед со своими сыновьями включил домик в план скаутской работы — прекрасная затея, которая обеспечила мальчикам аж по два значка, что-нибудь вроде «за столярную работу» и «за работу в команде». Белль срезала головку у цветка и наблюдала, как та падает на землю.
— Что не в порядке с цветами? — спросил Куин.
— Смотреть не могу на их счастливые физиономии. — И Белль отсекла еще одну цветочную голову.
— Хм, не хочешь же ты обезглавить их всех.
— Откуда тебе известно, чего я хочу? — сказала она, но отдала ему секатор и позволила положить на траву.
— Судебный иск — это идея твоего отца?
— Нужно же людям чем-то занять себя. Я сказала, что подпишу заявление, если это всех так осчастливит.
— Ты не обязана делать то, что говорит отец.
Мак Косгроув, в прошлом титан бизнеса, носил броги по выходным; крутой парень, с таким не поспоришь, особенно если ты его дочь.
— Такие дела могут тянуться годами, Белль.
— Мне все равно, какой вынесут приговор и сколько времени это займет. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. — Она посмотрела она него. — Как твое скаутское дежурство?
