— Можно сказать, это дом Рэндалла. — Она взглянула на Куина. — Как вы думаете, есть ли что-нибудь хуже, чем унаследовать деньги своих детей?
— Вряд ли. Я вас понимаю.
— Тогда у меня почти не было средств, а впереди маячила сомнительная благодать одинокой старости, — говоря это, она перегнулась через стол.
— Вы не должны ничего объяснять.
— Рэндаллу был шестьдесят один год. Немного прожил. Но и не мало. — Она помолчала. — Фрэнки — вот по кому я скучаю.
Прошла минута.
— Его матери приходилось напоминать мне о свиданиях с сыном, — проговорил Куин. — И все равно я их пропускал. Я плохо знал его. Вот что правда.
Мисс Виткус сунула руку Куину под куртку, в теплое нутро. Он почувствовал прикосновение ее руки к груди, словно птица на миг присела и вспорхнула, она вынула руку — и некролог материализовался у нее на ладони вместе с завернутой в него пятидолларовой бумажкой. Она молча протянула их Куину. Словно откуда-то издалека прилетела к нему острая жалость к мальчику, который не видел этого фокуса. То, что Куин сумел почувствовать что-то, кроме стыда за себя, само по себе походило на чудо.
— Почему вы пропускали свидания? — спросила она. В ее голосе слышалось любопытство.
Он сдался, уступив ее возрасту, выразительному взгляду, повелительной манере.
— Я не понимал, что у него в голове, — признался он. Горе подступило откуда-то из глубины и обрушилось на него. Глаза у нее по-прежнему молодые. — Я не понимал, как вести себя с ним.
Она выслушала его без осуждения, как показалось Куину, и сказала:
— Мы с Рэндаллом так и не нашли общий язык. Он был хороший мальчик, но не было у нас с ним ничего общего. Такой независимый, честолюбивый, с самого детства. Я никогда не чувствовала, что он по-настоящему нуждается во мне.
Куин встал, положил вырезку с некрологом в карман, а пять долларов оставил на столе.
— Может, нужно что-нибудь сделать? Пока я тут?
— У меня в гостиной перегорела лампочка. А я ненавижу залезать на стулья.
Он взялся менять лампочку, для этого потребовалась стремянка. Которой, в свою очередь, потребовалась починка.
В назначенный день — в субботу — Куин опять пришел, и в следующую субботу тоже.
Май сменился июнем, Куин приходил вместо мальчика, без опозданий, с инструментами, и делал все, чтобы целиком и полностью исполнить долг сына, как он это понимал.
— Сегодня у меня торт, — сказала она. — Вам понравится. В нем есть секретный ингредиент.
— Кому же не понравится секретный ингредиент?
— Полагаю, вы можете звать меня Уна.
— Вы же зовете меня Куин.
— Я да. Но вы джентльмен и моложе меня. А я старая дама.
— Разрешите называть вас Уна? — улыбнулся он.
— Разрешаю. У меня водосточные трубы засорились, между прочим.
И он прочищал водостоки, перевешивал дверь, заменял ступени на крыльце, наблюдая медленный приход лета. Каждую субботу он оставался, чтобы вкусить крекеров в виде животных или торта и обменять пятидолларовую бумажку на неизменные «Пеструю ленту», «Переворачивающуюся семерку» или «Руку-магнит». Иногда она заставляла исчезать что-нибудь: карту, или монету, или носовой платок, подрубленный вручную. Исчезновения — эти ловкие трюки, незаметные маневры, забавные «вот есть — и нет», для которых требуется чуть больше, чем средней руки престидижитатор, и зритель, который жаждет быть обманутым, — стали его фаворитами.
Глава 7
Придя в пятый раз, мальчик принес плохие новости: Уна просто зеленая молодежь.
У нее чуть ли не сотня соперников по всему свету, от Мексики до Сибири. Это упущение — то, что он нашел непосредственных кандидатов на титулы «старейший долгожитель» и «старейшая долгожительница», но не учел других претендентов, — похоже, огорчило мальчика не на шутку.
Медленно-медленно он открыл свой рюкзак. Тот выглядел совсем новеньким, словно только что из магазина, блестящий и красный, как вишня из супермаркета. Мальчик стал зачитывать новую распечатку, мрачное выражение контрастировало с нежными чертами его лица.
— За миссис Рамоной Тринидад Иглесиас-Йордан из Пуэрто-Рико, которое входит в состав США, следует второй старейший житель Земли, тоже женщина, она проживает в Румынии, ей тоже сто тринадцать лет, — читал он. — Третье место занимает также женщина, проживает в Японии, ей также сто тринадцать лет. На четвертом месте находится мистер Фред Хэйл. О нем мы уже знаем.
Он протянул листок Уне.
— Даже если миссис Рамона Тринидад Иглесиас-Йордан, леди из Румынии, леди из Японии и мистер Фред Хэйл умрут, все равно старейшим жителем земли останется другая леди, миссис Флосси Пейдж, возраст сто одиннадцать лет, гражданка США.
— Хм, — Уна пробежала взглядом список, — восемьдесят два официальных претендента, в основном женщины.
У миссис Япония и миссис Румыния были непроизносимые имена, первое состояло из одних гласных и напоминало дуновение ветра, второе — из одних согласных и напоминало каменную крепость. Они были включены в список исследовательской группой, которая выявляет долгожителей по всему миру. Все соперники были более чем солидного возраста, самая младшая — на восемь лет старше Уны, а самая старшая — на десять лет младше абсолютной рекордсменки.
Уна представила себе, как мадам Кальман хихикает, покачиваясь на небесах в кресле-качалке.
— Тут буквы очень мелкие, — сказала Уна, поднимаясь со стула. — Возьму очки. Идем.
Мальчик помялся на пороге гостиной. Уна сообразила, что никогда не приглашала его дальше кухни. Он положил листки ей на колени, а сам присел на подлокотник высокого кресла, пара которых досталась Уне вместе с домом.
— Нет, вы только полюбуйтесь на это старичье, — сказала Уна. — Какого хрена они подсыпают себе в овсянку?
— Вы не имеете права вступать в соревнование, пока не станете суперсентинарием, — слово слетело с его языка, словно он отрепетировал его. — Это значит, пока возраст не превысит сто десять лет. Полагают, что на свете таких примерно четыреста человек. Точную цифру сложно назвать.
Он спрыгнул с кресла и провел пальцем по столбцу цифр на листке с краю.
— Смотрите, тут рядом с именем указан возраст. Кому сколько лет и дней.
Уна заметила в списке женщину из Осло, другую из Таиланда, еще несколько с юга США. Упоминались там и несколько мужчин, чаще японцы.
— Кто находит этих людей?
— Ученые. Называются геронтологи.
Уна прищурилась:
— Твоя мама учительница?
— Моя мама библиотекарь.
— Ты говоришь как библиотекарь.
— У меня нет друзей.
