Викинги промолчали.
Я протянул Харальду зажатый в руке последний свиток, и слабо, проваливаясь в вязкий туман, пролепетал:
— Потом отдашь.
Ноги подкосились, и я умер.
В нос ударило гарью. Изнутри сразу накатилась духота, сердце сдавило. Я перевернулся, хватая пальцами вязкую липкую грязь. В ушах стучало, перед глазами плыли черные круги. Терпеть, Егор. Терпеть. Сейчас пройдет. Душу выкручивало наизнанку.
Мир содрогнулся, будто по нему прошли помехи. Где-то на грани сознания тревожно запищало, как в больнице перед воплем «мы его теряем». Голова кружилась страшно. Ребра распирало так, словно кто-то загнал под них автомобильную шину и сейчас баловался с атмосферами, мол, насколько хватит этого паренька.
Я встал на колени. Грязный, оборванный, шатающийся.
Передо мною стоял Еловик-воин. Человек-дерево, похожий чем-то на спецназовца в «Лешем», слегка переборщившим с маскировкой под ель. Двадцатый уровень. Сука. Слева по выгоревшему полю шли зеленые фигуры.
Где северяне? Мы же, блядь, договаривались!
Я вытащил из инвентаря тот самый ржавый меч. Пошатнулся. Я умираю. Точно умираю. В груди болело страшно. За грудиной (там, в реальности, а не в игре) сердце играло дабстеп, отчего першило горло. Губы онемели.
Из-под хвои Еловика выросло два острых клинка-заточки и нелюдь шагнул ко мне. От первого удара я отмахнулся мечом. Второй пробил мне живот. Боль выбила из головы дурноту. Надо запомнить. С ревом я бросился на противника.
— Я поставлю тебя в угол на Новый Год! –
«Унижение активировано»
— И выброшу твой труп в мае!
«Злой язык активировано»
Еловик бил просто. Руки-мечи выстреливали в мою сторону колющими ударами. Каждый второй я пропускал, ахая от боли, пока не удалось срубить ублюдку правую конечность. Еловик прошелестел, иглы его задрожали.
— Не нравится? — гаркнул я, увернулся от следующего удара и наотмашь рубанул тварь куда-то в сплетение зелени. Что-то приятно чавкнуло. — Не нравится?!
Голос походил на хрип. Еловик отшатнулся, пряча от меча целую конечность. Хвоя монстра встопорщилась, отчего он раздулся. Интуитивно я догадался прикрыть лицо, потому что в следующий миг тварь выплюнула во все стороны сотни колючих игл. Боль ожгла тело. С руки так вообще будто содрали кожу.
Я ринулся в атаку, нанося размашистые удары. Урон наносил детский. Копеечный. Но, проклятье, какое удовольствие я получал от каждого попадания. Злое, страшное удовольствие. Комок в душе расправился, давление на ребра ослабло. Еловик пятился под моим напором, иногда выплевывая уцелевший шип-меч.
Но боли словно не существовало больше в моей жизни.
«Коварный удар»
Хоть тут шутить не надо было. Меч вспыхнул синим цветом, врезался в Еловика, отчего в стороны полетели зеленые брызги. Нелюдь пошатнулся. Рука-меч вывалилась из листвы и обмякла. Я отсек ее одним ударом.
Еловик стоял, подрагивая. Не знаю, что это было, но успех необходимо закреплять. Я лупил неподвижного Еловика как одержимый, пока тот не пришел в себя. Иглы встопорщились.
— И гирлянду повешу самую дешевую!
«Унижение активировано»
Еловик потужился, но сдулся, так и не выстрелив. Видимо, наконец-то, унижение сработало как полагается и заблокировало способность. Получив еще раз мечом, он будто-то скрипнул жалобно.
«Коварный удар»
Синий росчерк меча. Тварь снова поникла, а затем повалилась на землю.
Вы убили Еловик-воин.
ВАШ ДУХ НА НУЛЕ. Вы получаете штраф ко всем способностям.
— Да ну вас в жопу, — плюнул я, вяло шевеля губами. Тело окутало онемение. Это последствия дебафа, паническая атака или лопнула аневризма в голове? Сзади послышался шелест, но прежде чем я успел обернуться — в спину воткнулся меч-шип. Боль вернулась. Я попытался повернуться. Еще удар. Новый Еловик поднял меня над землей, разрывая на части.
Предпоследней мыслью было — где гребанные викинги?!
Последней — а хрен ли ты не побежал, Егорушко?
Глава двадцать шестая: «Плюшки, статы и хабар»
Здравствуй, грязь.
Я открыл глаза, небо завертелось волчком. Невидимый враг сдавил сердце так сильно, что оно билось пузырями меж скрюченных черных пальцев. Воздуха не хватало. Небо мигало, шло рябью. Синева сменялась тьмой с белым пятном, затем, после помех, опять голубело. В уши било истошное пиликанье, сквозь которое сочился непонятный гул.
Надо двигаться. Я попытался сесть, проваливаясь между реальностями. Грязь. Всюду грязь, подергивающаяся, как будто у моей внутренней видеокарты пошел перегрев, и она щедро закидала меня «артефактами».
— Что ж так хреново-то, а? — просипел я. Это «пробуждение» было тяжелее предыдущих.
Виски сдавило тисками, в темени пульсировала боль. Руки скрючились в судороге. Воздух вонял, облеплял жаркой духотой. Я вытащил меч, оперся на него, едва ухватившись за рукоять. Поднялся. Отыскал взглядом Бергхейм.
Город дернулся, сменившись тьмой с белым пятном. По ушам врезало пиликанье. Да что такое-то? Галлюцинаций отродясь не было! Как-то не похоже на обычную атаку. Я резанул мечом по левому плечу. Боль пронзила тело и слегка отрезвила. По крайней мере ушел писк в ушах и картинка устаканилась. Еще пара таких смертей и, думаю, я сдохну по-настоящему.
Позади раздался стук копыт. Я вяло развернулся и увидел всадника. Рыжая борода из-под шлема показалась знакомой. Викинг склонился в седле, бесцеремонно схватил меня и закинул на спину коня, животом вниз.
— Держись, брат! — хлопнул по спине бородач.
Меч выпал из рук, но его было не жаль.
— Хэй! — гаркнул викинг скакуну.
Свои.
Когда меня ввезли в распахнутые ворота Бергхейма — я почти пришел в себя. Еще по дороге отметил — трупов у города стало больше. Над домами в северной части поднимался черный дым. Что-то интересное тут творилось, пока я куковал на респе.
Судя по солнцу — полдень позади. Я, содрогаясь от внутренней дрожи, спешился. Мне даже слезть помогли. Кто-то хлопнул по плечу. Северян вокруг было не меньше десятка. Из Своры только двое — Ньял и Бьорн. Руки дрожали так, словно позади запой в пару недель, а перед глазами рюмка. Зубы клацали. Организм выбросил весь адреналин и теперь собирался в режим консервации. Очень хотелось спать.
«Делать я этого, конечно, не буду» — вспомнилась цитата из интернета.
— Замерз, задохлик? — почти с сочувствием спросил Ньял.
— Это от переизбытка чувств. Скучал по твоей улыбке, знаешь ли.
Уродливоротый ухмыльнулся.
— Держи, — Бьорн положил на землю плащ и развернул его. Бережно. Аккуратно. Из взгляда исчезла привычная злоба. Неужто репутация прокачалась? Северяне и правда смотрели иначе. Никто презрительно не плевался. Вот что значит — бергхеймское дружелюбие. Я даже оттаял.
