– Ты серьезно? – удивился Тони Куртейн. – Жрец закопал пути на Другую Сторону? Это вообще как?! Никогда ни о чем подобном не слышал. А ведь я всерьез историю изучал.
– Ну так эту историю надо было изучать при Первой Империи, – отмахнулась Ханна-Лора. – А потом первоисточники превратились черт знает во что, и привет. Просто у меня память хорошая. Всегда считала, что смерть – не повод забывать интересные вещи. Вам всем крупно со мной повезло: я – трепло. Вечно разные жуткие древние тайны выбалтываю всем подряд. Правда, мало кто их всерьез принимает. Думают, это я так оригинально шучу… Впрочем, ребята из Дорожной полиции, которым я пару лет назад проболталась про этот клад, теперь действительно его ищут. Такое у них появилось хобби: в выходные бродить с лопатами по окрестным лесам.
– Чокнуться с тобой можно! – восхищенно заключил Тони Куртейн.
– Со мной – точно можно, – подтвердила она. – Я имею в виду, вполне можно себе это позволить. Рядом со мной безопасно сходить с ума. Я умею приводить в чувство, когда вижу, что пока хватит. В общем, никто до сих пор от моего общества всерьез не пострадал.
– Значит, я буду первым.
– Да не будешь ты первым. Тебе-то чего сходить с ума? Все же хорошо получилось. Лучше, чем просто отлично! Как ты и хотел. Так изводился из-за этого желтого света, словно он по твоему личному недосмотру горит и людей морочит. А теперь его больше нет.
– Я не верю, – признался Тони Куртейн. – Не тебе, а ему не верю. Поморочит нам головы, дождется, пока обрадуемся, расслабимся, уберем патрули, и загорится вновь с утроенной силой. Чтобы побольше народу погубить.
– А с чего ты взял, будто я уберу патрули? – удивилась Ханна-Лора. – И не подумаю! Я суеверная, не хуже тебя. Как стояли, пусть так и стоят. Ребятам теперь будет скучновато дежурить, но ничего не поделаешь, поскучают. На то и служба, чтобы жертвовать собой. Но скажу тебе по секрету, дорогой друг, – и только тебе, больше никто от меня никогда ничего подобного не услышит! – желтый свет Маяка в сновидения уже не вернется. Я точно знаю. Не спрашивай только откуда. То есть спрашивай, сколько влезет, но я не отвечу. Некоторые вещи просто знаешь, и все.
Тони Куртейн залпом допил вино, которое с каждым глотком делалось все горче, но в самом конце снова стало едва различимо сладким, как родниковая вода. Сказал:
– Если даже твоя невозможная новость – действительно правда, я не понимаю, как это получилось технически. Ни черта об этом не знаю. Я тут вообще ни при чем.
– Формально, может, и ни при чем, – пожала плечами Ханна-Лора. – Но по сути, это твоих рук дело. Ты столько лет так сильно и страстно хотел, чтобы не было губительного желтого света, так по-честному изводился, жизни себе не давал, сознательно отравлял горькими мыслями каждый свой счастливый час, что все наконец стало по-твоему. Бывают желания такой неистовой силы, что заставляют перевернуться мир.
Тони Куртейн закрыл лицо руками. Глухо, едва слышно сказал:
– Ты учти, я сейчас, чего доброго, разрыдаюсь. Если не готова к такому зрелищу, прячься под стол.
Эна здесь
Эна идет в магазин за вином и хлебом; это звучит, да и выглядит довольно нелепо, но когда обзаводишься человеческим телом, вскоре обнаруживается, что его надо кормить. Не «можно, если захочется», а именно надо, обязательно, необходимо. Если тело проголодалось, лучше сразу все бросить и срочно, безотлагательно его накормить, иначе такой скандал закатит, что не обрадуешься, от любых удовольствий будет отвлекать. Проще дать ему, чего требует, и закрыть вопрос.
И тут внезапно сталкиваешься с проблемой, о которой не беспокоилась до сих пор. То есть вообще не задумывалась, как-то даже в голову не приходило, что можно таким образом поставить вопрос. Короче, теоретически еды вокруг предостаточно; строго говоря, здесь вообще все потенциально еда, поскольку состоит из той же самой материи, что и тело, но при этом – удивительный парадокс! – телу в качестве пищи почти ничего не годится. Камни, песок, кирпичи, древесные листья и все остальное хорошее, плотное, материальное, которое всегда, в любой момент под рукой, эта капризная зараза не жрет. А что оно жрет, то под ногами на улице не валяется. Разве только яблоки с грушами, но они, во-первых, валяются не везде, а во-вторых, уже надоели ужасно, ну их совсем. Поэтому за едой приходится ходить в специальные учреждения, где люди друг другу ее продают.
К счастью, таких учреждений в городе много – разных, на любой вкус. В одних еду готовят и подают прямо на месте, красиво разложив по тарелкам, в других раскладывают некрасиво, а из третьих ее надо забирать и уносить с собой. Эне по душе такое неоднородное устройство мира, она вообще любит разнообразие и свободу выбора; проблема в том, что большинство пунктов продажи еды не работают по ночам. Считается, будто ночью все люди спят, поэтому наяву никому ничего не нужно – нелепое заблуждение! Чтобы его развеять, достаточно выйти ночью из дома и оглядеться по сторонам, увидишь прохожих на улицах и горящие окна в домах.
Впрочем, люди не совсем лишены здравого смысла, поэтому по ночам еду все-таки можно найти. Например, в пиццерии возле вокзала и в большом магазине на вершине холма. Эна, проголодавшись, предпочитает ходить в магазин, в пиццерии ей не нравится освещение и общая атмосфера, в такой обстановке надо не ужинать, а стены крушить. И сама еда, которую готовят без удовольствия, из-под палки; то есть на самом деле палками никто никого не бьет, Эна сама проверяла, специально ходила на кухню посмотреть, чем там занимаются повара. «Из-под палки» это просто такое выражение, чтобы описать – как это называется человеческими словами? – а! безрадостный принудительный труд.
Короче говоря, еда в привокзальной пиццерии невкусная и не особо полезная, даже в недолговечное иллюзорное тело лучше такую не класть. Ресторанов, где еду готовят с удовольствием, в городе пока не сказать чтобы много; оно и понятно, такая уж тут непростая реальность, впору удивляться, что они вообще есть. Эна уже насчитала целых семнадцать, притом что специально их не искала, просто заглядывала, когда гуляла, и что-нибудь пропустила наверняка. Но по ночам они, к сожалению, не работают. Серьезный просчет!
Поэтому если проголодаешься среди ночи, лучше сразу идти в большой круглосуточный супермаркет на вершине холма. Во-первых, дорога туда приятная, Эне нравится неторопливо подниматься на холм. А во-вторых, там всегда есть еда, от которой тело ликует – хлеб и вино. Вроде бы тоже не развлечения ради люди их производят, а чтобы заработать денег на жизнь, но хлеб и вино почему-то не особо портятся от принудительного труда. Видимо, злаки и виноград содержат так много радости, что их почти ничем не перешибить, – думает Эна, пока несет покупки в кассу самообслуживания. За хлеб она платит деньгами, ей это нравится. Она бы и за вино с удовольствием заплатила, но продавать вино по ночам запрещают какие-то нелепые местные правила, поэтому вино приходится брать просто так.
Эна спускается вниз с холма, на ходу жует бублик и энергично размахивает кошелкой с покупками. Иногда Эна подпрыгивает и крутит кошелку над головой – не потому что это зачем-нибудь надо, а просто от избытка хорошего настроения. И вообще от избытка – всего. Поэтому когда ее ноги отрываются от земли, в первый момент Эне кажется, что это она сама чересчур увлеклась; Эна успевает подумать медленной человеческой головой: «Вот это я молодец, давно было надо, тело телом, но нельзя же постоянно ходить по земле, не взлетая, на то и законы природы, чтобы их иногда нарушать», – и только потом понимает, что это она не сама взлетела. Другая, посторонняя сила ее несет. И это так смешно, что Эна хохочет, как от щекотки; ну это и правда немного напоминает щекотку – неожиданный, бесконтрольный и очень неторопливый полет. «И сила тоже смешная, – думает Эна. – Явно нездешняя, если уж сумела меня унести, в этой реальности такое точно никому не под силу. Но я уже много раз ощущала здесь похожее настроение – веселое бесстрашное любопытство, способное все превратить в игру… А, поняла, почему мне так кажется. Дети! Дети примерно так чувствуют, когда, заигравшись, удирают от нянек и плохо себя ведут.
