Теперь тут было грязно, пыльно и неухоженно. Худой, согнувшийся почти пополам старик за стойкой. Мухи, жужжащие над полузасохшими сэндвичами рядом с кассовым аппаратом. Переполненные окурками пепельницы. Несколько угрюмого вида завсегдатаев, тупо глядящих на пустые стаканы. Только мужчины… Может, среди них его отец? Дэвид понятия не имел, остался ли тот в живых, или погиб под каким-нибудь железнодорожным мостом, или свалился в реку после драки. Или выжидал момента, чтобы явиться и затребовать своего сына – страшилка из ночных кошмаров Дэвида.
В кишечнике нестерпимо урчало. Он зашел в туалет, расположенный на заднем дворе, и в тесной и грязной кабинке его пронесло. Хорошо, что рядом никого не было. Потом Дэвид вернулся в бар и, выпив джина, стал думать, что делать дальше. Если бы хватило храбрости, он походил бы по району и попробовал разыскать ее – хотя бы взглянуть, хотя бы просто убедиться, что с ней все в порядке. Тетя Джем говорила, что теперь она живет здесь и работает совсем рядом. Он ведь для этого вернулся, верно? Или она не захочет его видеть?
А еще этот дурацкий комикс… Дэвид нарисовал в блокноте картинку с Уилбуром, вырвал страничку и положил на грязную деревянную стойку перед собой. Голова кружилась. На что он согласился там, в кабинете Хораса? И зачем, черт побери, пришел сюда?
Дэвид допил джин и не спеша зашагал по Чепел-Маркет. По дороге купил яблоко и стал его жевать; вместе с кисло-сладким соком вернулось ощущение себя, своей истории. Он выбрался из-под завалов, он вытащил сестренку. Он поступил в институт Слейда, получил диплом. Он познакомился с Мартой, и это его спасло – совершенно точно. Марта стала его ангелом, любовью всей его жизни, его музой, другом. Он все делал для нее – сначала для нее, потом для детей. Порой он гадал, что с ним стало бы, если бы в тот день они не встретились.
Каким-то образом ему удалось уйти от отца и от той жизни, которая его едва не засосала. И все же он ничего не забыл. Он не мог забыть, как бы сильно сам этого ни хотел.
А вот и место работы Кэсси – лавочка, где продавали багет и рамы; забавно, притом что он стал художником. Лавочки были почти не видны за рыночными лотками. У входа какой-то старик торговал поношенной обувью, так что заглянуть в магазинчик издалека Дэвид не мог. Он остановился возле стойки торговца рыбой и посмотрел на витрину сбоку, чтобы увидеть за стеклом ее яркие волосы. Нет, не видно… Дэвид даже обрадовался. Что бы он ей сказал?
– Дейви! Дейви, это ты?
Он замер на месте.
И тут же понял, что искать ее было ошибкой. Он приказал себе: «Храни спокойствие. Веди себя так, будто ничего не случилось».
– Дейви! – Голос вырвался из толпы. – Дейви!.. – Послышались приглушенные звуки. – Пропустите меня!.. Пожалуйста, остановись! Это я, Кэсси!
У Дэвида не хватило мужества просто идти дальше.
– Здравствуй, Кэсси, – сказал он и повернулся так быстро, что она чуть не налетела на него.
– Это ты! Не ошиблась я, разрази меня гром! – Кэсси хлопнула его по плечу. – А ты оглох или что? Уж как я орала, чуть глотку не надорвала.
Дэвид смотрел на нее, и сердце колотилось как бешеное. Ему хотелось ничего не чувствовать, хотелось видеть незнакомку. Увы, не узнать ее было невозможно, она осталась такой же долговязой, худой и угловатой. И такой молодой… Сколько же ей, двадцать четыре? Он вспомнил их последнюю встречу. Тогда она выглядела испуганной и усталой, но на ее бледном лице застыла решимость.
– Как поживаешь? – спросил Дэвид.
– Хорошо, – ответила сестра, пожав плечами, и он понял: она жалеет о том, что окликнула его.
Кэсси сложила руки на груди. Ее стриженные ежиком волосы дрогнули на ветру.
– Терри получил работу на комиссионном дворе возле Эссекс-Роуд. Мы и живем теперь в тех краях. Потешно как все складывается, да? А ты… ты как, Дейви?
– Неплохо.
Он почти не мог смотреть ей в глаза. Его младшая сестра, которая с такой силой сосала большой палец, что на нем образовалась красная болячка. Его сестра, у которой были густые черные ресницы и крошечные, чуть загнутые вверх пальчики на ногах, которая визжала, как попавшаяся в ловушку крыса, если ее волосики пытались закрепить заколкой. Его сестра, которая так сильно походила на мать.
– Давно не виделись, да?
– Еще как давно, разрази меня гром. Я тебя в газете увидала – про какую-то там выставку писали. «Ты глянь на него! – сказала я Терри. – Это кем же он себя возомнил, мать твою!»
– Что ты имеешь в виду? – Дэвид пожал плечами. – Такая у меня работа, ничего не поделаешь.
– На тебе был чертов галстук в цветочек, такой прямо модник.
– Да просто я так одеваюсь…
Дэвид не договорил. Кэсси рассмеялась.
– Да я подкалываю тебя, Дейви! Я ж твоя сестра, а? Мне-то можно? У тебя, кроме меня, родни ведь нет!
На самом деле теперь это было не так, и Кэсси сама это поняла.
– Ну, как твои?
– Все хорошо.
Сердце забилось чаще, заболело.
– А она как, Дейви? Моя малышка?
Он понял, почему так испугался – вдруг Кэсси захочет забрать девочку.
– Она умница, Кэсс. Жадная до знаний, обожает историю. Я ей каждый вечер книжки читаю перед сном.
– А ты ей не говоришь, откуда она взялась? – Кэсси отошла на шаг в сторону. Дэвид подумал – не убежит ли.
Он покачал головой.
– Нет. Как ты хотела.
Кэсси схватила его за запястье. Ее худое лицо даже при свете солнца казалось бледным.
– И не говори никогда! Ты мне слово дал, так ведь? Я-то родилась по ошибке. Папашка меня ненавидел. Знаю, каково это. Ей лучше с тобой.
– Если захочешь, навещай ее в любое время, Кэсс. – Он очень жалел, что не может поделиться с сестрой хотя бы толикой радости, которую ему приносила ее дочь, ставшая его дочерью. – Она чудесная. Мы с ней вместе приезжаем в Лондон, вдвоем, и ходим в галерею, и обедаем, и она всегда…
– Не говори со мной про нее! – повысила голос Кэсси, потом опустила голову и отвела глаза. Ее лицо исказила гримаса страданий. – Не хочу ничего знать. Хочу все начать сначала, понимаешь? Мы с Терри… у нас скоро будут свои детишки. А эта малышка, она была ошибкой. – Ее лицо помрачнело. – Помнишь того хлыща, учителя музыки, да? Тетя Джем все думала, что я выучусь играть так же хорошо, как мама, а он всю дорогу только и мечтал ко мне в трусы залезть.
Именно тетя Джем позвонила Дэвиду. Из телефонного автомата рядом со станцией подземки. И он взял трубку, слава богу. «Кэсси в беде».
Примерно так, после… сколько же прошло времени? Десять лет? Дэвид сразу понял, кто виноват, что за беда и чего они хотят.
Ей было почти девятнадцать. А он был ее учителем музыки. Она любила фортепиано – совсем как мать. Сентиментальная Джем дарила племяннице уроки игры на пианино каждый год на день рождения. Худющий, с мечтательными глазами, вечно голодный парень приехал из Эдинбурга изучать музыку и говорил, что страстно влюблен. Его звали Ангус. Он хотел жениться на Кэсси, а Кэсси, обезумевшая от страха и стыда, ему отказала. Она уже встречалась с Терри. И не хотела из-за залета уходить из колледжа, где она осваивала профессию секретарши. В конце концов Ангус дал согласие оплатить подпольный аборт, а тетя Джем, женщина, полная неожиданностей, знала нужных людей. Но любовник испарился днем раньше и денег, разумеется, не принес. У тети Джем денег не было. Кэсси стала говорить, что убежит: родит ребенка, закопает и убежит. Вот тогда Джем и позвонила племяннику. «Я не знаю, что делать. Боюсь, она навредит себе. Или ребенку. Ты мог бы… мог бы приехать и повидаться с ней?»
