Когда пять минут спустя Марта вошла в ванную комнату, она прислушалась – не храпит ли Дейзи. Ей очень хотелось, чтобы дочь уснула. Она даже улыбнулась своему отражению в зеркале, когда мыла руки. Возраст берет свое: вот уже Дейзи храпит…
Возникло неприятное колющее чувство. Нет, не нытье в бедре, не головные боли… Коротко вскрикнув, Марта резко открыла дверцу аптечного шкафчика – заранее зная, что там увидит. Баночка со снотворными таблетками была пуста.
Марта бросилась к двери ванной комнаты, переступая через полотенца и простыни, приготовленные для закладки в стиральную машину, зацепилась ногой за валявшуюся на полу наволочку, упала и закричала во весь голос, но вспомнила, что она в доме одна: Флоренс увезла Кэт в Лондон, а Дэвид уехал на операцию. Прихрамывая, Марта поспешила к спальне Дейзи.
Еще не успев открыть дверь, она знала, что увидит. Дейзи лежала на кровати с запрокинутой головой. Она не храпела. Глаза у нее были полуприкрыты, как в раннем детстве. Марта наклонилась к ней – сердце билось так громко, что заглушало все звуки, – и выкрикнула имя дочери. Снова и снова, несколько раз подряд. Принялась трясти ее за плечи.
И тут увидела записку. Листок бумаги с бурыми потеками от чая, исписанный аккуратным мелким почерком Дейзи.
Моя самая дорогая мамочка!
Не печалься. Когда ты пришла, я уже приняла таблетки. Я рада, что успела поговорить с тобой, прежде чем начала засыпать. Я сделала только то, что хотела сделать. И я уверена, что поступила правильно, потому что продумала все. Одна из причин, почему меня уволили из благотворительной миссии, – героин. Да, представь, героин. Один добрый парень из НПО подсадил меня на эту дрянь несколько лет назад. Трудно ожидать такого от работника благотворительной организации, правда? Надежный способ убить себя, если знаешь, с чем эту дрянь смешивать. Так что попутно я подхватила еще пару-тройку болячек.
Никаких дел у меня не осталось, да и то, что я делала, я делала плохо. Мы все знали, что я ни на что не способна. А жить тут, с вами, я не могла. Папа – насквозь фальшивый. Ненавижу его за то, что он обо всем лгал. О том, откуда он родом. Откуда взялась Флоренс. Она же его незаконнорожденный ребенок, верно? Я знаю, что она не твоя дочь. Я помню то лето. Когда ты вдруг уехала, а вернулась с ребеночком, а мы вроде как дурачки и ничего не понимаем. У него был роман на стороне, так? Он врал тебе. Я знаю, что она его дочка, он ее любит больше, чем меня и Билла, сама видишь.
Я всегда чувствовала, что мне здесь не место. Здесь?.. Я столько мест перепробовала, так далеко уехала, как только могла, а места мне все нет, нет нигде.
Я слышу, как ты поешь «Солнце, чьи лучи», и мне хочется, чтобы ты пела и пела. Ты раньше пела часто, а теперь, по-моему, тебе грустно. Спасибо за то, что ты сказала, что не дашь мне таблетки. Ведь так все намного яснее, правда?
Мамочка, можешь похоронить меня рядом с Уилбуром? В саду. Уилбур был моим другом.
Я устала. Пожалуйста, позаботься о Кэтрин, ладно? Она…
Записка обрывалась.
Марта стояла в душной жаркой спальне и смотрела на свою дочь. Руки и ноги у Дейзи стали тяжелыми, кожа на щеках обвисла. Она наконец обрела покой.
Потом Марта ушла к себе. Она сидела на краешке кровати и смотрела за окно, в сад, на аккуратные грядки с салатом, на яблони вдалеке. На клумбу с маргаритками, испещренную кротовыми норками. А потом встала и перекрестилась, хотя сама не понимала, зачем и почему и чем это ей поможет. А потом пошла в сарай и взяла лопату. «Время рождаться и время умирать, и я была при том и другом. Я люблю тебя, Дейзи; теперь ты будешь рядом со мной – близко, как никогда прежде».
Марту многому научили годы жизни в деревне во время войны. Она знала, как хоронить стариков и мертвых овец. В свое время она захоронила несколько собак Винтеров. Хэдли она хоронила сама – его пришлось усыпить после летнего праздника, когда он напал на одного из гостей. Марта трудилась весь долгий день и старалась ничего не чувствовать, а когда из Лондона вернулась Флоренс, раскрасневшаяся и радостная – явно что-то происходило, – сообщила ей, что Дейзи уехала.
– Пришел мейл из приюта насчет полученного гранта. – Сидя за кухонным столом, она маленькими глоточками пила остывший чай, и этот чай ее словно с чем-то связывал.
– То есть Дейзи просто взяла и уехала? – удивилась Флоренс. – Вот так номер! Даже не попрощалась!
– Ты же ее знаешь, – пожала плечами Марта. – Наверное, что-то срочное.
– Глупости. Просто никто на нее внимания не обращал, и ей здесь надоело. Дейзи во всей красе! – Флоренс глянула на наручные часы. – О, мне надо позвонить! – Она радостно улыбнулась. – И кое над чем поработать.
С этими словами Флоренс выпорхнула из кухни и устремилась к кабинету Дэвида. Марта проводила ее взглядом, встала и пошла следом.
– Ты такая радостная…
– Да нет, ничего такого! – ответила Флоренс, и ее губы дрогнули. Но вдруг она нахмурилась. – Хм. Yahoo Дейзи открыт.
– Что?
– Ее почта. Похоже…
Флоренс взялась за «мышку».
– Оставь! – повысила голос Марта, кое-что осознав. – Дай-ка я сама. Дейзи торопилась, вот и не закрыла почту.
Флоренс была в тот день еще больше не от мира сего, чем обычно. Она послушно встала, отошла от письменного стола и принялась что-то искать на книжных полках, напевая себе под нос.
– Почему ты это поешь? – спросила Марта, сев к компьютеру и глядя на экран. Нужно просто выйти из почты Дейзи, и больше она никогда сюда не вернется. Вот так…
– Что пою?
– «Солнце, чьи лучи».
Флоренс обернулась.
– Понятия не имею. «Микадо» вчера передавали, кажется?
У Марты бешено колотилось сердце. Она открыла профиль аккаунта Дейзи. У тебя есть примерно десять секунд. Если затянешь процесс, будет выглядеть подозрительно. «Мой аккаунт. Введите новый пароль. Девичья фамилия вашей матери. Дата вашего рождения».
Марта сглотнула подступивший к горлу ком.
– Мне жаль, что вы с ней разминулись.
Господи, хоть бы Флоренс сейчас на минуту вышла из кабинета!.. Марта поспешно изменила пароль на удобный для себя «Daisy61».
– Я бы выпила чаю, если ты будешь заваривать, – сказала Флоренс.
Марта пристально на нее посмотрела.
– Не собиралась. Ладно, увидимся позже.
Она тихо поднялась наверх и заперла дверь спальни Дейзи на ключ.
На следующее утро после отъезда Флоренс Марта стащила тело своей старшей дочери вниз по лестнице, внесла в кухню, а потом выволокла в сад. При жизни Дейзи была хрупкой до болезненности и очень легкой, а в смерти стала тяжелой. И старушка Марта плакала, когда тащила ее к могиле. Плакала, потому что это было недостойно, а ей хотелось, чтобы было достойно, чтобы стал таким, как положено, конец жизни ее ребенка, жизнь ее девочки, которую она, Марта, ухитрилась сломать и разрушить. Она любила ее то ли слишком сильно, то ли слишком мало. Дейзи никогда не была правильным ребенком. И вот теперь наконец Марта могла сделать что-то, чего ее дочь хотела для себя, и сделать это нужно было правильно. Под лучами послеполуденного солнца Марта завернула тело Дейзи в черную ткань, которую они обычно стелили на лужайку, и обвязала синтетическим шпагатом. Порой Марте приходилось прерывать работу, потому что ее охватывала боль, и тогда она опускалась на колени возле дочери и тихо плакала. А потом считала до пяти, вставала и пыталась представить, будто делает что-то другое. Что-то совсем простое, обыденное.
