Оливье
Кэт прочла мейл и с такой силой захлопнула крышку лэптопа, что покоробившийся пластик стойки треснул. Вода стекала с края крыши и падала на орнаментальную лаванду, золотистые ноготки и герань. Туристы уныло толпились у клеток с яркими канарейками. Неустанное пение птиц наполняло воздух, но Кэт давным-давно перестала его слышать.
Времени на встречу с Дидье практически не было, и все же встретиться было необходимо. Ей следовало ехать в Винтерфолд, а денег на поезд не хватало. Однако сама мысль о возвращении в одиннадцатый округ злила – получалось, что Оливье все еще в силах своей властью затащить ее в прежнюю жизнь.
Когда-то Кэт жила неподалеку от одиннадцатого округа – до знакомства с Оливье. После университета она год не могла никуда устроиться, лишь время от времени подрабатывала садовницей, и наконец в один волшебный день получила работу ассистента редактора в журнале «Women’s Wear Daily». Многомесячные тщетные рассылки резюме основательно вымотали Кэт. Ее вера в себя иссякла. Когда в Винтерфолд прибыло письмо (она сохранила его, это письмо, которое привело ее сюда и которое теперь казалось далеким, как мираж) с предложением работы, Кэт от радости прыгала по прихожей, а потом крепко обняла бабушку, отчасти надеясь на то, что Марта станет умолять ее остаться. Хотя Кэт всегда только о том и мечтала, чтобы жить в Париже, и на такую работу она даже надеяться не смела, все равно ей казалось, что слишком тяжело будет покидать место, где ей было так хорошо, безопасно, где она была так счастлива. Да, конечно, она уезжала отсюда – ведь она училась в университете в Лондоне, но после определенного периода она всегда возвращалась в Винтерфолд, всегда знала, что вернется туда. А это было совсем другое. Ей исполнилось двадцать два, и начиналась настоящая жизнь.
«Я не хочу с вами расставаться. Не хочу убегать… как Дейзи».
Произносить имя матери было тяжело. «Д» звенело колокольчиком, и Кэт чудилось, что люди сейчас обернутся и скажут: «О, это же та самая девчонка. Дочка Дейзи Винтер. Интересно, что из нее получится».
Но бабушка повела себя на удивление твердо.
«Ты – не твоя мать, милая. Ты совершенно на нее не похожа. Кроме того, ты не какая-нибудь затворница, никогда не покидавшая стен родного дома. Ты провела три года в Лондоне, ты получила диплом, и мы тобой гордимся, дорогая наша девочка. Я уверена, что надо ехать, что это правильно. Не бойся ничего. Просто обязательно возвращайся».
«Конечно, я вернусь…»
Кэт хорошо помнила, какой нелепой тогда ей казалась мысль о том, что она может не вернуться в Винтерфолд. Но при всем том она понимала, что бабушка права. Все ее друзья и подруги устраивались на работу и уезжали. Пришла пора и ей сделать то же самое.
Она приехала в Париж весной две тысячи четвертого года, неуверенная в себе и уже тоскующая по дому, и нашла квартирку неподалеку от кафе «Георг», за бульваром Вольтера. Там у нее были четыре заоконных цветника, за которыми она старательно ухаживала, а еще – чайный сундучок, привезенный из дома и служивший журнальным столиком, кровать из «IKEA» и комод, который ее бабушка и дядя Билл привезли на машине две недели спустя. Между двумя стоячими вешалками с рынка натянули проволоку, и получился такой открытый гардероб; на проволоке висели деревянные плечики со штемпелем «Диор», купленные на том же рынке в тот же день. Кэт нравилось играть в «домик», в свой первый взрослый дом. В этой игре она впервые в жизни ощутила себя независимой.
Впрочем, ее минималистичная красивая квартирка часто пустовала. Кэт либо находилась в офисе, либо куда-то ездила с начальником. Она делала заметки во время встреч с дизайнерами, посещала студии для приватных фотосессий, а во время Недели моды, проводимой два раза в год, моталась с одного показа на другой и сидела в самом дальнем ряду вместе с другими малооплачиваемыми журналистами из мира моды. Больше всего Кэт любила посещать частные ателье и наблюдать за работой дородных парижских портних, проработавших много лет на Диора. Ей ужасно нравилось смотреть, как их порхающие пальцы пришивают сотую блестку на сверкающий шлейф, или закалывают булавками крошечный потайной шовчик на шелковой блузке, или строчат на машинке толстенные бархатные детали. Быстрые ловкие пальцы превращали безжизненные куски ткани в нечто совершенно волшебное.
В детстве Кэт считала мир моды смешным – но не этот мир, не это бьющееся сердце бизнеса. Вот почему она всегда любила возиться в саду с бабушкой. Она уже знала, что создание красоты, которой потом будут любоваться другие, требует большого труда, что называется, за кулисами. Все необходимо сделать идеально – даже шов, который никто не увидит, потому что уж если делать, то так, чтобы оно того стоило. Бабушка говорила, что у работы в саду есть только одно правило: «Чем больше труда вложишь, тем большую награду получишь».
Кэт регулярно посылала Марте отчеты о новостях, письма, а потом – мейлы. Поначалу Кэт приезжала в Винтерфолд нечасто – наверное, потому, что слишком сильно любила поместье и длительный перерыв казался ей лучше частых поездок. Потом, когда она пустила корни в Париже, визиты домой стали еще более редкими. Раз в год в Париж приезжала Марта, и это было чудесно. Они ходили за покупками в галерею Лафайет и гуляли в парке Монсо.
Однажды, когда они шли вдоль Сены и разглядывали винтажные репродукции и антикварные книги, бабушка спросила:
– Ты счастлива? Тебе тут нравится? Ты понимаешь, что в любой момент можешь вернуться, правда?
Кэт тогда ответила просто:
– Да, дорогая бабуля. Мне здесь очень нравится. Мне… подходит.
Марта ничего не сказала, только улыбнулась, однако Кэт заметила слезы в ее глазах и подумала, что бабушка вспомнила о Дейзи. Из пепла, из почти что ничего, кроме любви бабушки и дедушки, Кэт и выстроила эту жизнь. И когда она сказала Марте, что Париж ей подходит, это было сказано совершенно искренне.
А потом она встретила Оливье.
Кэт встретила его жарким июньским днем в булочной неподалеку от дома. Это было так по-парижски, так романтично. «Мы познакомились в булочной в Париже», – говорила она девушкам в офисе, улыбаясь и краснея от счастья. «Оливье покупал круассаны, а я – пуалан
[53], и мы перепутали пакеты, voila!.. Собственно, Оливье зашел купить круассаны для друга. Когда статус-кво был восстановлен, Кэт поинтересовалась, что за друг, и выяснилось, что это девушка, которая ждет Оливье в постели в то время, когда он флиртует с другой. Он тогда сказал: «Мне нравится твое платье, англичанка», а Кэт обернулась, чтобы резкой репликой поставить наглеца на место, но была сражена наповал его взъерошенными черными волосами, карими глазами и красивыми розовыми губами, на которых почти всегда лежала удивленная улыбка. Оливье каждый вечер играл на трубе в баре «Sunset», у него была своя джазовая группа; ребята пытались пробиться. То, что он был хорош как музыкант, Кэт почему-то поняла сразу.
