Все как в Стеллином ночном кошмаре: с ее стороны вялая беспомощность, со стороны насильника – мощь, грубость рук, напористость жесткого, как палка, мужского «инструмента». Разум помутился – это ясно по глазам, совершенно пустым на искаженном, жалком лице, глянувшем на Стеллу из зеркала в тот миг, когда Кармело заставил ее животом почувствовать, насколько холодна мраморная раковина. Шершавость волосатого лобка на ягодицах – только прелюдия к настоящей боли. Все краски исчезли для Стеллы, мир залила стылая белесая слизь.
Так оно и бывает. Бережешь пуще глаза, цепляешься, держишь оборону – а теряешь на раз-два. Годы сопротивления растворяются в отмеренном тебе жизнью времени, как вода из ведра, опрокинутого в речку.
Быстрая, как ртуть, бусина Стеллиной крови скользит по левому бедру, край раковины впился в живот. Лицо Кармело в зеркале выражает сосредоточенность: резче, резче; не тянуть; дорвался. Вслед за кровавой бусиной, аккурат по проложенной ею дорожке, скатывается другая жидкость, более вязкая; Кармело с удовлетворенным вздохом выдергивает свое орудие. На полу – подкрашенный кровью мутный сгусток, точно зародыш из оплодотворенного куриного яйца. Хлопнула дверь – это вышел Кармело. Стелла – на коленях, туалетной бумагой подтирает пакость с белого кафеля.
Часть III
Зрелость
Fhijlii picciuli, guai picciuli; fhijlii randi, guai randi.
Маленькие детки – маленькие бедки;
выросли детки – выросли бедки.
Калабрийская поговорка
U lupu perde llu pilu, ma no llu vizzi.
Волк и полиняет, а все злодеем останется.
Калабрийская поговорка
Chi sulu mangia sulu s’affuca.
Один и в каше утонет.
Калабрийская поговорка
Смерть № 6
Обескровливание (Материнство)
Сентябрьским утром тысяча девятьсот пятьдесят четвертого Стелла Маглиери проснулась в постели, которую делила со своим мужем. Его рядом не было – еще затемно, в пять часов, Кармело ушел на работу в «Юнайтед электрикал». Утренний свет мандаринового оттенка просачивался между планок жалюзи – окно казалось полосатым. Стелла перевела взгляд на одеяло, точнее, на тугой глобус собственного живота. Внутри находился беспокойный эмбрион – пятый по счету. Родится живым – станет Стеллиным четвертым ребенком. Третье дитя, десятимесячное, возилось и гулило в колыбели, первые два в кладовке, переделанной под спальню, посапывали на двухъярусной кровати, будто на полках шкафа. Солнечный луч переместился на живот, в голове прозвучало: «Ты – никто».
Целое мгновение Стелла боялась шевельнуться. Разве в доме кто-то посторонний? Произнесено четко, как если бы фабричный бригадир в рупор рявкнул. «Ты – никто». Впрочем, уже шесть лет Стелла с бригадирами и фабриками дела не имеет. Да и голос – ее собственный.
«Ты – никто».
Так оно и есть.
И вот вам история о шестой недо-смерти Стеллы Фортуны. На сей раз она чуть не умерла при родах.
Понятно, родам предшествовала беременность, наступившая, вероятнее всего, после полового акта в ванной монреальской гостиницы. Стелла Фортуна, выдюжившая пятикратно, подверглась испытанию, которого страшилась пуще смерти. И на сей раз никто ей не сочувствовал, ни одна живая душа.
Обратный путь в Хартфорд занял тринадцать часов. За окном поезда мелькали деревья в осеннем убранстве – Стелла не могла оценить их красоты. В ее разуме разлилась белесая слизь, и таким же белесым стал весь мир. Если бы кому взбрело стащить шляпку прямо со Стеллиной головы, дело бы вполне удалось. Она просто не заметила бы ни вора, ни пропажи, снова и снова прокручивая единственную мысль: девственность утрачена. В Стеллином теле уже пребывает некто посторонний. Конец, всему конец; теперь не убежать. Ловушка захлопнулась. Больше ни единого шанса не представится.
Прежде чем везти жену в общежитие, Кармело Маглиери нанес визит тестю с тещей. Кофе пили в гостиной за мраморным журнальным столиком, угощались печеньем «ангельские крылья», которое осталось со свадьбы. Да еще Тина испекла апельсиновый пирог. Ассунта подала его на желтых стеклянных тарелках.
Стелла еле высидела, не знала, куда от сраму деваться. Отмалчивалась – пускай Кармело языком возит. Небось родные думают: вот молодчина Кармело, укротил нашу гордячку. Нашлась и на нее управа. И все, все за столом знают наверняка: провожали они в Монреаль девственницу, а сейчас перед ними женщина дефлорированная. Радовались: вот что ей нужно было, куда и спесь девалась, как только настоящий мужчина Стеллой занялся. Конечно, оно ей на пользу; раз всем от этого хорошо, значит, и Стелле тоже. Ишь, присмирела. Сразу видно: мужняя жена. Стелла понимала: сочувствия тут не найдешь, даже сестра и мать ее не пожалеют. Так она и сидела под одобрительными взглядами родных. Кармело заливался соловьем. Каждый монреальский эпизод выходил у него под слоем сахарной глазури. Вилки безжалостно скребли по деликатному стеклу десертных тарелок. Ассунта со слезами умиления глядела на Кармело: красавец у нее зятек! Тина явно жаждала подробностей, пыталась хоть по Стеллиным глазам понять, как оно прошло. Рокко ухмылялся. Что конкретно воображает про Стеллу? Судя по физиономии, фантазии близки к истинному положению вещей. Да когда ж он кончится, этот визит; сил никаких нет!
Всегда замкнутая, теперь Стелла даже не прочь была бы подвергнуться Тининому допросу. Пусть бы сестра, в простоте своей, выудила у нее правду, пусть бы взяла на себя часть сердечной тоски. Увы, Стелле так и не удалось остаться наедине с Тиной.
Смерклось. Кармело впихнул в автомобиль две коробки со Стеллиной одеждой, распахнул перед Стеллой дверцу пассажирского сиденья. Вся семья вышла на крыльцо. Стелла принадлежала Кармело и обязана была идти ли, ехать ли туда, куда ему взбредет ее за собой потащить. Автомобиль тронулся, Тина замахала на прощание. Стелла не нашла в себе сил ответить тем же.
Кармело обитал на Фронт-стрит. Общежитие, выстроенное шестьдесят лет назад, представляло собой пятиэтажный дом, разделенный на одноместные комнатушки. Кухня была общая, единственная ванная помещалась на первом этаже. Современным стандартам здание не соответствовало. После уже упомянутого наводнения на стенах прочно обосновался плесневый грибок. Кармело обещал, что они со Стеллой тут ненадолго, однако даже и короткий срок в таких условиях казался кошмаром. В коридорах с низкими потолками царил промозглый полумрак, а в кухне – стоило только замереть на минутку – так и сновали, так и шуршали многоногие твари.
Комната Кармело находилась на третьем этаже. Односпальная кровать, платяной шкаф и полки, на которых, вне зоны досягаемости для тараканов и соседей, хранились продукты и кухонная утварь. Остальное пространство занимали карточный столик и складной стул – точно такой, какие в Итальянском сообществе по праздникам доставали из подсобки.
Кармело – заботливый муж! – загодя потеснил свои вещи: освободил в шкафу для Стеллиных платьев целых две трети пространства, а для Стеллиного белья – аж полкомода. И сдержал обещание, данное на первом свидании: не просил помогать со стряпней. Едва переступив порог своей норы, Кармело подхватил с полки кастрюлю.
