Впервые в жизни Стелла спала одна. Ночью она несколько раз просыпалась – чего-то не хватало под боком – и с трудом припоминала, почему отсутствует Тина.
В Вашингтоне оказалось жуть до чего жарко и полно огромных белых зданий. Впрочем, не жара и не здания стали предметом беседы сестер Фортуна.
– Ох, Стелла, до чего же это больно! – рассказывала Тина. – Так я боялась, чуть с ума не сошла! А Рокко все: давай да давай. Каждую ночь, представляешь? Да еще по утрам бывало.
Удивилась ли Стелла? Ничуть. Как она и думала, Рокко оказался похотливым козлищем. Стелла в другом не могла разобраться: интересно ей или нет слушать Тинины откровения? Тине, конечно, не терпелось поделиться, а Стеллу одолевало естественное любопытство – да только от подробностей спазмы в животе начались. Стелла, впрочем, мужественно дослушала сестру.
– Он меня все-превсе снять заставил, даже лифчик! – негодовала Тина, даром что до прибытия в Америку не только не носила лифчиков, но даже про них и не слыхивала. Но то – в Италии; здесь, на новой родине, девушкам положено носить лифчики, а которые не носят, те развратные. – Дай мне, говорит, грудь – и как приложился, как начал сосать! – Тинины глубоко посаженные глаза от возмущения стали выпуклыми. – Нет, каково! Чтобы мужчина – и титьку требовал, словно младенец!
Стелла скривилась. Она еще и не такие гадости про мужчин воображала.
– А когда он в тебя… ну это… впрыскивает, оно знаешь, как противно! Жидкость липкая, от нее щиплет все внутри. Сразу помыться хочется – она ж еще и воняет; только я не моюсь, потому что вдруг тогда не забеременею? И мне потом кажется, что я сама воняю, особенно когда мы с Рокко выходим куда-нибудь. И еще кажется, люди тоже этот запах чуют.
– Мерзость, – прокомментировала Стелла.
– Еще какая! – виновато кивнула Тина. Затем лицо ее сделалось смиренным. – Может, если поскорее забеременеть, Рокко угомонится?
Рокко Караманико был бригадиром на производственном участке фабрики «Жиллетт». Работа хорошая, да только на обещанный дом так сразу не скопишь. Из экономии молодожены поселились в доме Тони Фортуны.
В связи с этим на Бедфорд-стрит были произведены перемены. Молодым, понятно, требовалась отдельная комната; куда им деваться, как не в прежнюю общую спальню сестер Фортуна? Допустим; а где в таком случае спать Стелле? Не с братьями же! И не в гостиной. Потому что Ассунтина гостиная – место сакральное. Потому что здесь ценные вещи – мраморный журнальный столик с кружевной салфеткой да диван с обивкой из золотой парчи. Антонио купил их по требованию Ассунты, и они ежедневно внушают ей, как она выиграла от иммиграции, как далека теперь от деревенщины, что босыми пятками грязюку месила. А у Стеллы ночные кошмары случаются – вдруг вспотеет, а то и слюну пустит? Нет уж, на Ассунтином золоченом диване спать никому не позволяется. Ни-ко-му.
– Если бы ты тоже замуж вышла да переехала отсюда, сразу бы проблема решилась, – заявил Тони старшей дочери. Вроде как в шутку.
Ассунта надеялась, что жильцы со второго этажа скоро съедут – тогда их комнаты займут Тина и Рокко, а Стелле будет возвращена ее спальня. Дом на Бедфорд-стрит при постройке рассчитывали на три семьи; если Ассунта ловко поведет дело, все ее дети всегда будут жить с нею под одной крышей. Но нельзя же вышвыривать жильцов, которые аккуратно вносят арендную плату! Тони прижимистым стал насчет денег. Оно и понятно: работы постоянной лишился да на Тинину свадьбу столько потратил.
– Стелла, ты можешь спать со мной на кровати, а для папы поставим раскладушку, – предложила Ассунта. С последнего выкидыша супружеские отношения для Антонио и Ассунты были под запретом – так доктор велел.
– Черта с два я соглашусь! – усмехнулась Стелла и тотчас получила деревянной ложкой по темечку: не чертыхайся!
Кто именно герой Стеллиного ночного кошмара, Ассунте было неизвестно; Стелла скорее к лагерю бродяг прибилась бы, чем осталась на ночь в одной комнате с отцом.
Кончилось тем, что ее определили в кухню, на выдвижную кровать. В доме было шумно, кухонные запахи смешивались с вонью мужского пота и сигарет. Покуда все не улягутся, постель не устроишь. Стелла хронически не высыпалась и от этого чуть что – психовала. Уединиться негде; мало отца и братьев, теперь еще и зять появился, дополнительный мужчина. Ни комод, ни вешалка в кухне не помещались, одежду Стелла держала в бывшей их с Тиной спальне. За свежим бельем выходила, как на охоту. По армейской привычке Рокко по утрам принимал душ. Стелле требовалось, во-первых, вычислить начало краткого промежутка, отводимого для этой процедуры, во-вторых, проскочить в спальню, выхватить из ящика все необходимое. Нередко она не укладывалась во время, и тогда Рокко, войдя, словно хозяин, – весь влажный, в махровом халате – ощупывал Стеллу, в этом ее халатике, далеко не родственным взглядом.
Нет, он ничего не говорил, не делал никаких намеков, но Стелла чувствовала его желание. Рокко, видно, с юности не выучился отводить глаза от женской груди; станет он церемониться со Стеллой! Вон как пялится – то на вырез халатика, то на бедро; да на все без разбору. Еще молодожен называется! Стелле гадко было, что Рокко, не успев обвенчаться с Тиной, фантазирует о свояченице. А мысль, что ему ничего не стоит среди ночи выйти из спальни в кухню, где Стелла лежит такая беззащитная, мешала уснуть целыми часами.
Из-за хронической усталости и вечного страха вернулся кошмар о поругании. Она теперь не спала толком, но и не бодрствовала: находилась на грани. Состояние влияло и на качество работы – Стелла могла отключиться на пару секунд прямо у конвейера и гнала брак.
Все чаще она повторяла себе: «Я так долго не протяну; нет, не протяну!»
Именно в то время, когда Стелла была раздавлена физическим утомлением, случилось худшее. Тяжелая поступь Бога, сиречь надвигающейся катастрофы, явилась одним январским вечером в звоне дверного колокольчика.
12 января 1947 года Фортуны праздновали день рождения Стеллы. Ей исполнилось двадцать семь. По такому случаю Тина испекла фунтовый пирог с лимоном. Стелла, разрумянившаяся от вина, наслаждалась вечеринкой. За обеденным столом сидели Фортуны в полном составе, Тина, Рокко и Барбара, чета Перри – дядюшка Оттавио и тетушка Катерина, а также все представители семейства Никотера. Ели с новеньких радстно-желтых десертных тарелок, купленных по выбору Ассунты.
В разгар веселья звонок и раздался.
Джо встал и, по обыкновению, вразвалку двинул к дверям. Но уже через мгновение он влетел обратно в гостиную с криком:
– Смотрите, кто пришел!
На пороге, перехватив букет тепличных роз наподобие рыцарского меча, стоял… правильно, Кармело Маглиери – щеки с мороза пунцовые, воротник и шляпа припорошены снегом. Вместе с Кармело в комнату ворвался обычный сквознячок, однако не могла же температура упасть так резко, что по Стеллиным рукам побежали мурашки? Нет, тут без колдовства не обошлось. Недаром же Кармело назвал Стеллу ледышкой. Проклял; ясное дело, проклял!
