— Ты смотри! Живая!
— Ничего бабе не сделается, — пожала плечами Ксения, рассматривая широкоплечую фигуру брата, и без улыбки спросила: — Ты всегда такой здоровый был или повариху завел?
— Это — не жир! — Денис согнул руку в локте и потрогал трицепс, угадывающийся под тканью толстовки. Широко улыбнулся и переступил порог квартиры. Осмотрел ее самым придирчивым взглядом и выдал: — Лучше бы ты себе повара завела. Все, одевайся, гулять идем.
— Я за вами не успеваю, — Ксения прошла вглубь коридора и встала, опершись о стену. — Маме нужен кот, тебе повар. А заводить их почему-то должна я.
— Да похрен мне на это, слышишь? — вдруг сделавшись серьезным, заявил брат. — Я пришел вывести тебя на воздух.
— Не ори. На воздух так на воздух.
— Ну так вперед. Хоть спортивки, хоть вечернее платье. Можно даже не краситься. Пошли.
— Ну пошли, — снова пожала плечами Ксения. Сунула ступни в единственную обувь, стоящую у порога, — кроссовки и стащила с вешалки толстовку. — Куда?
— У тебя через улицу суши-бар есть. Сто лет не жрал суши.
— Там пиццу делают?
— Не имею представления.
— Ладно, на месте разберемся.
Денис кивнул, сунул руки в карманы. И буркнул куда-то себе под нос:
— Да ты уже со всем разобралась.
— Ты пришел поссориться? — скривила губы сестра.
— Нет. Погулять и пожрать, — Денис поморщился и вынул из кармана шелковую ленточку бледно-голубого цвета: — Можно я тебе прицеплю?
— Да ну тебя! — отвела она в сторону руку брата. — Я и сама пойду.
— Славтехоспади! — возвел он очи горе.
На улице к вечеру стало совсем свежо. И если днем, несмотря на воцарившийся октябрь, хотелось снять кофту и ходить в футболке, то к закату осень чувствовалась все сильнее. И в воздухе, и в дыхании ветра, и в небе, становившемся все глубже. Сейчас, в красновато-холодном цвете, особенно. Денис нахохлился, как гигантский птенец, пряча нос в воротнике толстовки, и бодро шагал по тротуару у дороги, наотрез отказавшись проехать машиной. «Тут идти минут десять!» — безапелляционно заявил он.
Но всю дорогу молчал, будто не знал, что сказать. Или знал что, но не представлял как.
Уже потом, когда они завалились в суши-бар, разглядывая меню, выставленное на столике, он усмехнулся и весело заявил:
— Сегодня определенно твой день. И я явился, и дождя не случилось, и пицца есть.
— А если серьезно? — Ксения отодвинула свое меню в сторону и чуть наклонилась через стол к брату.
— Ну ты же хотела пиццу! — почти обиделся он.
— Зачем ты пришел, Денис?
— За-тем, — вдруг взорвался Дэн шипящим шепотом. — Ты совесть потеряла. Ладно я… я понимаю, я виноват, я скотина — не сказал, и этот твой весь благородный… сознался. А родители тут при чем? Их зачем игнорить? Который месяц пошел? Третий? Они по стенам ходят!
— Я не игнорю. Звоню. По воскресеньям.
— И носу не кажешь из своей конуры. И к себе никого не подпускаешь. Думаешь, я не понимаю, что за нафиг?
— И что же за нафиг? — заинтересованно двинув бровью, спросила Ксения.
— Парамонов — фамилия твоего нафига.
— Допустим. Но это же мои проблемы?
— Ну вот я хочу поинтересоваться. Как ты намерена их решать. Как, Ксю?!
В этот момент у столика нарисовалась официантка. Басаргины сделали заказ, Ксения некоторое время задумчиво смотрела в окно, под которым они сидели.
— Никак не намерена, — сказала она негромко. — Нечего решать.
— Какого ж хрена — нечего?! — выпалил Денис. Покрутил в руках солонку, переключился на перечницу. Нашел зубочистки. И продолжил гневную речь: — Жить ты как собираешься? Напоминаю, хату ты снимаешь. А с работы ты уволилась. Сутками торчишь к своей конуре. А мужик, которому мозга не хватило тебя удержать, шляется к нашим, про тебя спрашивает. Ты вообще соображаешь? Ты в кого превратилась?
— Что значит «шляется»?
— То есть это единственное, что ты услышала?
— Еще услышала плач по моим финансам, — усмехнулась Ксения.
— Ага. Ну, к родителям ты не пойдешь, значит, упадешь на шею мне. Должно у меня быть личное пространство, ну?
— Поверь, оно для меня священно!
— Да? — в его голосе искренно звучало недоверие. Можно было бы даже поверить, если не знать его, как облупленного.
— Да не приду я к тебе, — она взяла кусок пиццы, поставленной перед ней официанткой. — Даже если я не стану работать — а это не так, у меня просто отпуск — то моих сбережений хватит надолго. А если переехать в Умань…
— Ксения, какая Умань?! Спроси ты у меня уже еще раз, а! Тебе же хочется!
— Тебе не меньше моего хочется рассказать о том, как Глеб приходил к родителям. Говори.
— Когда ты исчезла для всех, он сначала меня застал. Я вещи вывозил, тут Парамонов во дворе появляется. Просил дать знать, как ты, а я злой… как черт. Не знаю, как рожу ему не начистил. Он очень просился. Я его два года назад хорошо ведь приложил… За Вано… Мы на крыльце курили, у него зажигалка не работала. Ему наглости хватило попросить прикурить. Ну, я прикурил, а потом как мазданул… И отпустило. Хоть немного, но отпустило. Короче, не знаю, как я теперь его не тронул. Может, перегорел, может, поверил. А потом батя отмочил. Он к ним приехал, а папахен согласился выслушать, пока матери не было. Может, зря мы и их не предупредили, они б от тебя быстрее отстали, и его на порог бы не пустили. Но понимаешь, — Денис отвел взгляд и ткнулся глазами куда-то в стол, — мне покоя мысль не дает… Он ведь по-честному, когда я ему обещал, что тебе не скажу… он с тобой — по-честному. На что-то же рассчитывал, раз никак уняться не мог, все искал. Если бы виноват был — его бы так крючило?
— А я откуда знаю? — Ксения снова смотрела в окно. — Я не врач, не эксперт.
— Понимаешь… Семен Евгеньич остановился, потому что ни ты, ни Лена Григорьна не хотели. Я — потому что мне хватило… ну… кулаки распустил и хватило. На место стало внутри что-то. Плюс его уволили из больницы. Вроде, какой-то результат. А если бы судили — была бы экспертиза. Не знаю, честная, нет. Врачи друг друга всегда покрывают. Но была бы экспертиза, какой-то документ, удостоверяющий его вину. Или опровергающий… а его уволили без промедления, за неделю. И я решил, что он виноват, значит. Но, Ксюш… Оно сейчас другим, чем тогда, кажется.
— Зачем ты мне это говоришь? — глухо спросила она.
— Потому что вот это всё, — он махнул на нее рукой, указывая, что именно «вот это всё», — мне не нравится. И потому что и моя вина есть. Должен был что-то сделать для тебя, когда узнал, а ни черта не сделал. В этот раз она замолчала надолго. На брата не смотрела. Медленно жевала, разглядывала посетителей.
