Чертовы технологии! У него — нет ее номера. Ей — стоит лишь отправить любую закорюку…
Надо ли? Месяц прошел.
Она закрывала глаза. Под веками продолжали гореть цифры.
А она продолжала свой бесконечный разговор.
Теперь не с мертвыми. Теперь с кем-то, кто может… если Он есть… позаботиться о Глебе.
Пусть ему не будет больно. Пусть забудет. Пусть утешится. Забылось же однажды… то что было куда как серьезнее, чем то, что случилось между ними. Или пусть не забудется… вспомнится…
Случившееся — ошибка, предательство… Предательство вдвойне.
Это он не спас. Он оставил ее без мужа, без ребенка.
Ксения открыла глаза и уставилась на картинку, украшавшую бледную стену гостиничного номера. Карта Вильнюса в деревянном багете. А вокруг — схемы средневековых изобретений на бумаге, стилизованной под папирус. Она подошла к картинкам, долго смотрела на линии — ровные, уверенные, четкие.
Она пыталась жить так же. Уверенно и четко, расставляя приоритеты. Так почему он пришел после того, как она вбила главную вешку? Сейчас вспоминалось как что-то болезненное. Глеб — после потасовки с Фризом, пьяный, у нее дома. И их утреннее объяснение.
«У меня не может быть отношений».
Тогда. Зимой. Боялась отпустить — эгоистично и жестоко — и каждую секунду знала, что после этого он не придет. У нее не может быть отношений. У нее есть муж. Которого она любит и который умер. Просто ведь? По любым законам логики он не должен был явиться после того сейчас уже бесконечно далекого разговора, когда она открыла ему часть правды о себе. Что бы он ни говорил при прощании, единственно правильным было раствориться в потоке лиц, чтобы иногда, столкнувшись во дворе, говорить ей: «Привет». И, как знать, может быть, вспоминать ненормальную со второго этажа только в свете собственных «достижений».
Но это был бы не Глеб. Тогда она этого не понимала. А теперь — слишком ясно.
Если последнее, что он сказал, уходя: «Я вечером загляну, ладно?» — значит, заглянет. Это не вопрос и не обещание. Он — сказал. Он трубы меняет по щелчку пальцев, а тут — он сказал.
Не зная его толком, Ксения не ждала, как не ждала ничего на свете, но из своей квартиры расслышала шаги по лестнице в тишине собственного персонального бункера. Его шаги, которые сама неизвестно как, когда успела запомнить. И звонок, раздавшийся, едва шаги замерли, — неуверенный в первую секунду, будто сомневающийся — неожиданно набрал силы и зазвучал утвердительно, словно бы требовал: «Впусти, а то дверь вышибу».
Она открыла. Много позже понимая — не потому что вышибет. А потому что хочет этого сама. Впустить его если не в жизнь, то хотя бы в квартиру. На час, на два — забыться, отвлечься, вспомнить, что бывает по-другому.
Он смотрел на нее с улыбкой — такой, будто бы нет на свете никакого февраля, будто его не бывает в природе. И, кажется, именно тогда, едва ли не впервые по-настоящему поразил ее синевой собственного взгляда.
«Привет, — выпалил Глеб, как ни в чем не бывало, — если ты уже отдохнула, то пошли в кино».
«Тебя устроит домашний кинозал?» — недолго подумав, спросила она.
«Устроит. Потом. У меня билеты. Чего-то испанское, — Глеб продемонстрировал сохраненные на телефоне файлы и снова проговорил — теперь с запоздалым вопросом: — Ты в кино ходишь?»
«Хожу. Но я, правда, там засыпаю, — Ксения слабо улыбнулась. — А я не хочу сейчас засыпать».
«Не заснешь, — уверенно кивнул он ей. — Я буду тебя смешить».
Он смешил ее. Очень часто. Ей порой казалось, даже тогда, когда самому было совсем не до смеха. А ее продолжал смешить. Зачем? Тогда не думала. С самого начала была честной. Во всем. Ничего никогда не обещала. А теперь и ответ не имел значения. И Ксении больше не до смеха. Надо вычеркнуть до конца. Удалить из мыслей и памяти телефона.
Она разблокировала экран — теперь видела каждую цифру отчетливо, ярко — и вздрогнула от негромкого, но настойчивого стука в дверь. Вздохнула, одним касанием удалила контакт из памяти телефона, отбросила трубку и через короткое мгновение взирала на Фриза, возникшего на ее пороге.
«Принесла нелегкая!» — мрачно подумала Басаргина, но вслух произнесла другое:
— Что-то случилось, Игорь Владимирович?
— Ничего, — улыбнулся Фриз. — Искал случай вручить подарок на день рождения и не нашел. Замотался. Пустишь?
— Проходите, — кивнула Ксения. — Могли бы не беспокоиться.
— Я недолго, — он переступил порог ее номера и огляделся. Задержал взгляд на вырезе футболки. Скользнул по голым ногам в шортах. Спохватился, протянул ей небольшую продолговатую коробочку — явно из ювелирного магазина. — С днем рождения, прости, что поздно.
— Мне кажется, это дороже, чем я могу позволить себе принять от вас, — сказала Ксения, кивнув на подарок в его руках.
Фриз пожал плечами, и улыбка стала больше походить на усмешку. Не очень веселую, скорее грустную. Вопреки ей голос звучал проникновенно.
— Мне так хочется. Я могу себе это позволить, ты же знаешь. Посмотри хоть.
Она взяла коробочку. В ней оказался изящный золотой браслет с топазами. Ксения захлопнула футляр и протянула обратно Игорю.
— Такие вещи не дарят коллегам. Вы и сами об этом прекрасно знаете. Я надеялась…
— Такие вещи дарят женщинам, которые нравятся, — перебил он ее. Его как-то неожиданно много стало в комнате. И дело не в росте и не в ширине плеч. Он резко навис над ней, разглядывая, проникая в то поле, в котором женщина чувствует себя беззащитной. Она отступила на шаг.
— Игорь Владимирович!
— Игорь, — он, напротив, наступал. — Долго ты меня еще мучить будешь? Надо в любви признаться? Так я признаюсь. Ксюш…
— Остановитесь!
— Не-хо-чу, — почти шепотом. — Тебя хочу, а останавливаться не хочу.
И вот уже его ладони пробежались по ее обнаженным рукам вверх, к плечам. И в то же мгновение он притянул ее к себе. Резко, одним махом. Влажными, горячими — чужими! — губами прижался к ее. И она почувствовала его язык — настойчивый и отвратительно вторгающийся в ее рот.
Ксения резко мотнула головой, обеспечив себе короткую передышку.
— Ты совсем охренел?
Но, кажется, он уже не слышал. Впрочем, нет. Слышал. Не считал нужным отвечать. Прижал к себе еще крепче и вполне ощутимо подтолкнул к кровати. Коробка с браслетом упала и стукнулась о пол, а Фриз, жарко дыша, смял ее футболку на спине, коснулся голой кожи и устремился ладонью вверх, к застежке бюстгальтера.
Она в ответ чуть подалась к нему, насколько позволяли его объятия, и расслабленно забросила руки ему на плечи. Фриз шумно выдохнул. Почти победно. Захватил ее губы, сильнее провел по ним языком. И отстранился, чтобы, сверкая бешеным взглядом, прошептать ей в лицо:
