Между ними никогда не было вранья. Никогда. Не было упущенных возможностей. Не было несказанного Б после сказанного А. Даже прошлое. Оказывается, одно на двоих.
Парамонов невесело усмехнулся. Затушил сигарету о стену, бросил окурок в урну.
И домой. Домой — потому что после обеда прилетает Ксения.
Он обещал ей быть всегда рядом. Но только если она захочет того же. В противном случае, ничего уже не останется. Рядом, в конце концов, должен быть не только он. Она тоже… тоже.
Но что ему делать, черт подери, если правда все в итоге сожжет дотла? Потерять Ксеньку — это значит потерять себя, которого снова нашел. Как она там тогда сказала? «Тебе будет больно…»
Ему больно. Ну хуже того — больно станет и ей.
Последние часы до ее возвращения спать не мог, хотя давно ввел в привычку передремать немного после смены и перед ее приездом. Бродил по квартире из угла в угол и все думал: как? Ну как ей сказать?
А когда раздался звонок в дверь, только и мог, что передвигать ноги — чтобы открыть. Знал, что поступит правильно. Но еще не представлял, как на это решиться.
На пороге стояла Ксения — в форме и с кактусом в руках. Горшок был перетянут красной лентой, завязанной в замысловатый бант.
— Привет, — весело поздоровалась она, проходя мимо Глеба в квартиру и скидывая на ходу туфли.
— Это чего за нахрен? — медленно спросил он, кивнув на цветок.
— Это? — переспросила Ксения, сама воззрилась на кактус и после некоторой заминки протянула его Глебу. — А это тебе! Когда Денис подарил его мне, то сказал, что это я. Ну и я подумала… пусть у тебя побудет. Обживется.
Все это она проговорила с совершенно серьезным выражением лица, будто на экзамене отвечала. Парамонов несколько секунд внимательно разглядывал растение. Потом снова перевел взгляд на Ксению. Медленно приподнял уголки губ и протянул руку за горшком.
— Немного похож. Они же цветут?
— Цветут. Я думаю, тебе понравится… наверное… — она улыбнулась с несвойственным ей смущением и быстро выпалила: — Как дела?
Как дела? Как его дела?
Сдохнуть хочется, да никак.
— Жить буду, — усмехнулся он. — Ты голодная? Устала?
— Голодная, устала, — кивнула Ксения, быстро несколько раз поцеловала Глеба в губы и пошла на кухню, потащив его за собой. И продолжала говорить: — Я жутко устала и в отпуск хочу. У тебя когда отпуск? Ты же можешь взять отпуск? Чтобы вместе. И давай уедем. Куда захочешь. Куда ты хочешь? Только не Стретовку твою, ладно? А в Стретовку на эти выходные поедем. Можем даже в пятницу. Что там у тебя со сменами?
Сглотнул, попытался перевести дыхание. Ничего не выходило. Ее поцелуй на губах. Все чувства там. На губах. Как ей сказать — вот такой? Как?
— Я… — пробормотал он, — я не знаю… я… Осмоловский звонил. Договорился о встрече с главврачом, как пройдет…
— Да? — она остановилась на мгновение, обернулась, подняла глаза и смотрела теперь прямо ему в лицо. — Но это же хорошо! Что-нибудь другое придумаем, да?
Да. Да, Парамонов, да. Что-нибудь другое.
— Твоего мужа звали Иван Тарасенко, — услышал он собственный голос.
Ксения непонимающе вскинула брови и негромко пробормотала:
— Да. Откуда ты…
— Он служил в пожарной части… несчастный случай, сильнейшая кровопотеря.
Она нахмурилась, взгляд утратил веселость и легкость. Молчала и ждала, чтобы Глеб продолжал. А он не представлял, как сказать самое главное. Смотрел в ее глаза и не представлял. Как он любил эти ее глаза. Влюбляясь тем сильнее, чем больше они оживали. Они ведь оживали, в этом он не ошибался. Глеб медленно подошел к подоконнику. Поставил кактус. Повернулся к Ксении и проговорил:
— Разрыв внутренних органов, острая анемия… Врач, который… не справился.
Она по-прежнему молчала и не двигалась. Лицо застыло, превратившись в маску. Лишь глаза медленно следили за его передвижениями.
— Я тебе клянусь, я ничего не знал, — продолжал Глеб. — Все это время даже не догадывался. А потом мы с… твоим братом… Ни он меня не забыл, ни я его. Он обещал не говорить тебе, но я… это… это было бы нечестно.
— Не тяни, — хрипло выдохнула Ксения.
Парамонов шагнул к ней. Кто из них больше походил на раненое животное? Кто из них сильнее себя искорежил?
— Тарасенко умер у меня на столе и под моим ножом, — каждое слово — ударом отбивало его собственные внутренности до состояния, когда он должен бы истечь кровью. Что же тогда происходит с ней? Но он не мог не продолжать. Потому что помнить ее всю жизнь с этим застывшим выражением лица после того, как видел ее ожившую, невозможно. Он снова разлепил губы и проговорил: — У меня до него вот так… никто. Никогда. Потом его родственники угрожали в суд подать. Отец-генерал… на уши всех поставили… Ну… остальное ты знаешь. Я не подозревал, Ксень. У меня в голове не было… Если бы я мог его спасти, я бы спас.
— Да, — совсем глухо проговорила она. Медленно развернулась и медленно вышла из кухни, чуть отставив в сторону руку, словно удерживая себя, заставляя идти ровно. Он догнал ее в несколько шагов. Схватил ладонь и развернул к себе лицом. Терять ее взгляд. Терять ее! Видеть, как уходит!
— Скажи что-нибудь, — попросил Глеб.
— Я не могу снова предать его.
— Ты не предаешь! Ты никогда его не предавала!
— Не тебе решать, — она высвободила ладонь и пошла к двери.
— Я тебя люблю!
— Дело не в тебе, а во мне.
— Плевать! Ты же знаешь меня… Знаешь все про меня — теперь все. Останься, пожалуйста… или… или подумай и останься. Я буду ждать, когда ты останешься, Ксень!
— Я не могу.
— Я смогу. За нас обоих — я смогу.
— Зачем?
— Потому что мы могли бы… быть счастливы. У нас были шансы! Каждое утро начинать с тебя и каждый вечер заканчивать тобой. Поехать в твой чертов отпуск. Обедать у твоих родителей по воскресеньям. Поменять мой чертов диван, потому что он скрипит. И трахаться на новом. Может быть, однажды ты захочешь детей. Моих детей, не рыжих, черт подери, а моих!
— Я давно не верю в шансы, — проговорила Ксения, глядя на него исподлобья.
А ему хотелось стереть навсегда этот взгляд. С таким взглядом не остаются. Не ждут. Не надеются. И даже не прощаются. Уходят, оставляя за собой выжженное поле, в которое никто никогда не возвращается. Глеб схватил ее за плечи, будто собирался встряхнуть, заставить смотреть иначе. Убрать эту чертову пелену, скрывавшую от него тепло, которое он чувствовал в ней все последние месяцы.
— Я не виноват, что именно он! Я не знаю, что они тебе говорили, но я не виноват, что именно он попал ко мне в операционную! Я обещал, что не полезу в твое прошлое, но я не виноват, что я уже в нем! Хрен ты меня от себя отдерешь.
