— Конечно, полезная! — закивала мать, теперь и про сковородку позабыв. — Ты туда ездишь-то хоть, урбанистка? Или отлыниваешь?
— Приходится, — Ксения задумалась на короткое время. — Ему важно… А мне нетрудно. Мы нечасто туда ездим. Там тихо…
— И тебе там нравится? — изумилась Маргарита Николаевна.
— Если не учитывать рыбалку, то терпимо.
— Ушам своим не верю. Ты же с детства отнекивалась от поездок на дачу, Ксюш! То учеба у тебя, то с подружками договорилась гулять! Или там дача не такая была? Сад, дом в четыре стены!
— А в Стретовке комаров нет, — рассмеялась дочка и сунулась к сковороде, на которой уже во всю ворчали котлеты, распространяя ароматы по квартире.
— Потрясающе! Куда твой Парамонов дел мою дочь?
— Ну ты б определилась уже, чего тебе надо.
— Внуков. Мне надо внуков.
— Мам!
— Ксюш!
— Почему всегда все сводится к одному и тому же, а? — Ксения вздохнула.
— Котлеты переверни, — буркнула Маргарита Николаевна. — Потому что тебе двадцать девять в июле. А мы с отцом стареем. Ты лишаешь меня законного права почувствовать себя молодой бабушкой. Чтобы меня спрашивали, не мой ли это ребенок!
Ксения послушно перевернула котлеты и присела за стол напротив матери. Подперла руками голову и медленно проговорила:
— Только не обижайся, мам. Но мой ребенок родится потому, что будет нужен мне и его отцу. Как-то так…
Маргарита Николаевна взгляда не опустила. На этот раз серьезного и не менее лучистого, чем обычно. И очень спокойно ответила:
— Я этого очень хочу, Ксюша. Больше всего на свете — чтобы тебе стало надо. И Глебу. Я к нему привыкла.
— А я тоже…
— Привыкла? Или хочешь? — почти шепотом спросила мать.
Еще никогда Ксения так не радовалась брату. Звонок в дверь избавил ее от ответа, которого она не знала. Мать загнала ее в угол.
— Котлеты на тебе, — скомандовала Басаргина-младшая и помчалась открывать.
Денис на пороге широко улыбался, протягивал ей Киевский торт и громко ворчал на погоду. За окном лило который день. Впору было идти в спасатели-ныряльщики, а не в пожарные.
— У меня не машина, а натуральная байдарка! Легкие в жабры превратились, Ксюха!
— Весла высушить не забудь.
— Явился, оболтус, — донеслось с порога гостиной. В коридор выполз Виктор Анторович. За ним показалась черная башка Глеба Парамонова. Он шел молча, улыбки на губах не наблюдалось. Денис же, при виде этой процессии на секунду замолчал. Дольше молчать было нельзя — заметили бы. Раз уж у этого идиота-врача язык отнялся и сил улыбнуться нет.
— Я смотрю, у нас ужин прям семейный-семейный! — выдал он, торопливо протягивая руку по очереди отцу и Парамонову.
— Когда ты уже кого приведешь? — не остался в долгу отец.
— Вот затоплю кого-нибудь — и сразу приведу. Если симпатичная будет.
— Лишь бы не мужик с болгаркой, — наконец, разомкнул губы Глеб.
— Мужика обезоружим, бабе мешок на голову и через седло, — не унимался Денис.
— Слет Иванушек по обмену остроумностями, — махнула на них рукой Ксения и ретировалась к матери на кухню.
Слет Иванушек проходил весьма бурно в течение всего обеда. Все три особи мужского полу друг другу не уступали ни пяди. Смех не утихал. И расходиться никто никуда не спешил.
Глеб скучал по таким обедам. Любил бывать у Ксенькиных родителей. Нравилось слушать заразительно веселую болтовню Виктора Антоновича. Его шутливое переругивание с Маргаритой Николаевной. Наставления Ксении на путь истинный. Нравилось. Привык. Чувствовал себя теперь уже не «вне», а «внутри». И не хотел потерять, зная, что потерять может в любой момент. В его жизни хватало потерь, и он безошибочно чувствовал то, что не принадлежит ему навсегда.
Мгновения наслаиваются одно на другое, врезаясь в память фрагментами. Басаргина-старшая раскладывает на удивление вкусные котлеты по тарелкам, приговаривая, что с курицей не срослось. Она уважала курицу, относилась к ней со всем почтением и готовила виртуозно. А тут забыла в духовке, пока не услышала запах. «Пора что-то для головы пить», — печально вздыхает она, косясь на доктора Парамонова.
Доктор Парамонов отшучивается, что голова — это кость, потому достаточно кальция. Денис, глядевший на него чуть из-подо лба, обзывает его шарлатаном. И взгляда этого Глеб не выдерживает. Дергаются уголки рта, раздуваются ноздри. И он отвечает: «У нас вся медицина — сплошное шарлатанство!»
Дружный хохот. Кажется, присутствующие с этим тезисом согласны. Ксенькин смех он выделяет из этого гомона особо. Поворачивает голову, встречается с ней взглядом. И почти жмурится от искринок в ее глазах. Она счастлива. Его Ксения счастлива. Не играет, нельзя так ошибаться.
— Салат будешь? — негромко спрашивает Глеб, чтобы услышать ее голос.
— Не, не буду, — теперь она улыбается только ему. — Скоро лопну.
— Еще десерт, — шепчет он, завороженный ее улыбкой. И понимает, что мгновения уходят. Необратимо. Будто бы кто-то включил обратный отсчет.
— С собой заберем. Здесь разрешают, точно знаю!
Он смеется. Не без усилия отрывает от нее глаза, потому что молчаливый разговор их улыбок начинает становиться неприличным. И ловит на себе настойчивый, тяжелый взгляд ее брата. Может быть, это и есть ответ? Может быть, и спрашивать не надо.
Ее отец снова завлекает шашками, пока женщины уносят грязные тарелки. Глеб провел за шашками все время с момента прихода до тех пор, пока их не усадили за стол. Глебов отец предпочитал шахматы. Шашки как альтернатива — почему нет? В шахматы Парамонов так и не научился. Все было совсем другое, чем когда его собственная семья еще существовала. Говорят, что семьи все разные. Наверное, и правда.
Но снова за шашки он так и не сел. У него была другая задача. Помогать Ксеньке. Иногда сталкиваться с ней в коридоре, забирать тарелки, быстро целовать и продолжать мельтешить между кухней и гостиной. Лишь бы не видеть сейчас Басаргина-младшего, переключающего пультом каналы в телевизоре. Между ними словно бы легли статические помехи, забивающие все на свете, но удивительным образом никто этого не замечал. И Глеб все пытался справиться, хотя знал, что у него не выйдет. Он должен знать до конца. Он все равно спросит.
Еще позднее, после чая, который их все-таки заставили влить в себя, Денис ушел курить на балкон. А остальное семейство отправилось убирать последствия маленького пиршества. Даже Виктор Антонович куда-то запропастился. Поцеловав Ксению, вытиравшую тарелку, в щеку, Глеб только шепнул ей: «Последую примеру твоего брата». И с этими словами вышел из кухни.
Перед порогом балкона достал из джинсов пачку сигарет. Потряс их в руках. Улыбнулся. И шагнул внутрь, чувствуя, как глухо стучит внутри.
