Он едва не поперхнулся смехом, живо усевшись на стул напротив. И фотографировал. Снова и снова, делая десятки кадров. Потому что она — живая — была ему важнее всего на свете. Будто бы каждый момент ее жизни нужно было запечатлеть навсегда в цифре. И не переставал смеяться, потому что смеяться с ней приходилось нечасто, но выходило легко и спокойно. И тянулся за пирожным, норовя откусить, пачкая свою бороду, отросшую за ту неделю, что они не виделись.
— Мысль о том, что страдать будем вместе, утешит меня, — заявил он, перехватывая ее ладонь.
— Ну я-то страдать не буду, — рассмеялась Ксения. — Я сейчас объемся сладкого и буду спать тихим мирным… сладким сном.
— Даже так?
Глеб слизнул-таки крем с пирожного и вывернул ее руку так, что его губы оказались на запястье. Спокойные, изучающие, ласкающие. Чувствующие, как чуть участился пульс, бившийся в тонкой голубой венке. Десерт… Просто касаться, осязать биение жизни и этого дня, который они дарили друг другу.
— Ага, — выдохнула Ксения, замирая. В то время как его пальцы стали подниматься выше, к локтю, но поцелуя он не прекращал, лишь вжавшись крепче в ее руку. А потом резко поднял глаза — смеющиеся и довольные — и проговорил:
— Совести у тебя нет, Ксёныч.
— Нет, — довольно подтвердила она. — Пошли домой.
— Ну, мы можем попробовать выползти в ту сторону… а как же каньон?
— В другой раз?
— В другой раз, — согласился Глеб.
Но ни с каньоном, ни с гостиницей не вышло. Удивительно высокое небо этого утра вдруг стало ниже и темнее. Пока они были в кондитерской, словно бы кто-то выключил солнце. И тяжелые тучи стелились чуть выше крон высоких деревьев в старом парке над каньоном. Да птицы носились низко-низко, в его глубине, отчаянно крича, будто зазывая за собой. А воздушные шары, что все еще висели над городом, постепенно снижались.
Дождь начался.
Майский дождь — теплый и грозный. Бьющий по гладкой блестящей брусчатке. И бьющий по парочке, целующейся на мосту. Целующейся отчаянно, до свиста в ушах, не видящей снующих туда-сюда людей из вечной толпы. Ничего не видящей. Все разбегались. А они, держась за руки, тесно-тесно, касались губами друг друга и ни один не желал оторваться первым.
Дождь все смывает. Делает краски ярче. Зеленый становится зеленым до рези. Синий — наполняет воздух вокруг. Желтый — горит как огонь. А двое, держащиеся за руки, никогда не смогут отпустить ладони.
— Девушка, спустившаяся с неба, — прошептал ей на ухо Глеб.
— Я тебе открою огро-о-омную тайну, — с улыбкой протянула Ксения. Она обняла его за талию и совсем не замечала дождь. Тянулась губами к его лицу — мокрому и смешному, и знала, что и сама такая же — мокрая и смешная. — Я очень-очень земная.
— Не может быть, — его ладонь легла на ее лицо, убирая в сторону мокрые пряди и заглядывая в теплые глаза. Теплые — для него. — Ни за что не поверю!
— Зря, — не отводила она от него взгляда.
— Из нас будет забавная пара. Пока ты будешь летать, я буду ждать на земле. Как-то все наоборот.
— А я тоже, наверное, жду, — проговорила Ксения задумчиво.
Сейчас она смотрела за плечо Глеба, куда-то вдаль, гораздо дальше того, что можно увидеть.
— Ждешь?
Она не ответила. Коснулась его губ быстрым поцелуем, слизнув капли начинающего утихать дождя. Расцепила пальцы, но тут же сплела их с его и повернулась в сторону, противоположную гостинице, — к парку.
— Куда тебя несёт, непоседа? — скрывая замешательство, рассмеялся Глеб.
— В веревочный парк!
— Готовилась? Изучала матчасть?
— Нет, просто смотрю по сторонам, в отличие от некоторых.
— Мне положено смотреть на тебя. А ты мокрая.
— Мокрая! Но хочу в парк.
— Заболеешь, Ксень. Засядем с тобой и малиной. Никуда больше не выпущу.
Она вздохнула.
— На больничный отправлю. Неделю минимум, — продолжил он натиск и для убедительности сдвинул брови.
— Не получится! — хихикнула она.
— Почему это?
— Потому что врачи скорой не отправляют на больничный. Даже я знаю.
— Не проканало, — теперь была его очередь вздыхать. — Но хотя бы назначение сделать разрешишь?
— Неа, — решительно помотала она головой. — Не хочу, чтоб ты меня лечил.
— Ты мне не доверяешь?
— Доверяю, — ответила она, не раздумывая. — Просто не хочу.
— А кого хочешь? — его бровь чуть изогнулась.
— А ты сейчас о чем?
— Я о врачах. А ты?
— А я… — она резко остановилась и повернулась к нему — лицом к лицу.
У него перехватило дыхание. Сбилось внутри что-то хрупкое. И у самых ее губ он проговорил:
— А ты…
И вновь целовал. Вторгался языком в ее рот, касался мягкого и теплого, исследовал, играл. Влажно. Сминая руками тело, прижимая к себе. С ума сходя от ее близости, от волглости одежды и волос, от запаха дождя и духов.
Ксения дышала рывками и ничего не видела — все кружилось разноцветными пятнами. И она сама была сосредоточена на кончиках пальцев, которыми чувствовала его кожу, на кончике языка, ожидающего его, отвечающего, не отпускающего.
На короткое мгновение оторвалась от Глеба и выдохнула:
— А я сейчас здесь и с тобой.
Он обжег ее синевой взгляда. Улыбка медленно-медленно поползла по его лицу — начиная с глаз, заканчивая уголками губ. Он верил. Что она здесь и с ним — он верил. Разделить настоящее — получалось?
— Ксенька… — прошептал Глеб, сжимая пальцы на ее руках. Близко — тело к телу. Закрывая глаза, хмуря лоб, сосредотачиваясь на ней одной. И на этой секунде, которая не принадлежит ни прошлому, ни будущему.
Ксения быстро чмокнула Глеба в губы и заерзала в его руках.
— Я парк хочу! — проворчала она обиженно.
— Ладно, пошли в парк. Но это… Потом греться, ладно? Не июль все-таки.
Ксения махнула на него рукой и потащила за собой.
Одна из немногих прелестей маленьких городков заключается в том, что за пять минут ты оказываешься совсем в другом районе этого самого городка. Только ты целовался на мосту, промокая под проливным ливнем и совершенно этого не замечая, как почти сразу же топаешь по нешироким аллеям парка, почти не тронутым дождем. Они надежно защищены от непогоды густой листвой многочисленных деревьев. Среди этой листвы и расположился веревочный парк — явная мечта Ксении Басаргиной, обожавшей аттракционы всех видов и сортов. И даже отказ Глеба составить ей компанию не испортил ее настроения.
Она торжественно вручала ему промокшую ветровку, радостно облачалась в страховочные ремни, весело корчила рожицы в камеру, когда застегивала шлем и поднималась по ступенькам на стартовую площадку. Потом выпадала на некоторое время из реальности «первого этажа». До тех пор, пока не добиралась до следующей площадки. Останавливалась на минутку, махала рукой и упорно двигалась дальше — сломанный мост, скалодром — до троллея, любимого всеми.
