И до меня доходит… С ужасом смотрю на Воробья и замечаю, как он бледен.
– Вот так… – тяжко вздыхает он. – Клялся, обещал, а в итоге бросаю тебя, Егорище, на произвол судьбы.
– Да брось! – отмахивается тот. – Пляшем! Все будет нормально: я доучусь и с детишками из школы как-нибудь сам справлюсь.
Ледяное, жуткое спокойствие возвращается к нему, но я знаю Сашу: он злопамятный. Уже видела, как он затаивается и выжидает – шарит глазами по закоулкам, выискивает возможности сделать жизнь Урода невыносимой, отыграться, оторваться за все время, пока верный Воробей стоял за его спиной… Саша и его прихвостни никогда не ходят поодиночке и набрасываются на неугодных толпой. Но в Микрорайоне им все сходит с рук, ведь никто не рискует жаловаться на «положительных и перспективных» мальчиков.
В отчаянии хватаюсь за рукав черного пальто.
– А если не получится? Если тебе не дадут доучиться?
– Тогда будем импровизировать! – на удивление беззаботно смеется Егор. – Не забивай голову. Кстати, завтра первым уроком Веник. Ты алгебру сделала? Нет? Тогда пошли!
Он ведет меня к бочкам, опускается на одну и привычным жестом хлопает по соседней, приглашая присоединиться.
Сажусь рядом, нашариваю в рюкзаке учебник, вырываю листок из тетрадки, читаю вслух условия задач, дышу на ручку и неровными буквами вписываю в клеточки «дано» и «найти».
Егор, заслонившись ладонью от ветра, прикуривает сигарету и, размахивая ею, как указкой, принимается объяснять мне алгоритм решения. Честно пытаюсь слушать, но мысли решительно плывут не туда… Он слишком близко. Я нравлюсь ему. А он – мне. Этот парень очень сильно нравится мне…
С подозрением заглянув в мои пустые глаза, Егор наконец сдается – забирает листочки и решает домашку вместо меня.
– Ты не шаришь, детка, – устало констатирует он. – Вообще. Давай свой номер.
– Что? Зачем? – глупо моргаю.
– Буду тебе на уроках ответы присылать.
Вздрагиваю, как от удара током, поспешно достаю телефон, диктую по памяти цифры и тут же сохраняю незнакомый входящий номер.
В присутствии Егора я яростно торможу: мысли путаются, язык немеет, голос пропадает, только слетевшее с катушек сердце сотрясает изнутри грудную клетку, сгорая в нестерпимо горячей, вязкой, обжигающей лаве.
Он снова растерянно пялится на меня – зрачки расширены, теплой радужки по краям почти не видно, и я проваливаюсь в тоннель, заполненный волшебной темнотой, от которой захватывает дух. Все, что мне нужно, сейчас здесь…
Где-то неподалеку Воробей выразительно покашливает.
Прихожу в себя, оглушенно трясу головой, и паника снова дает о себе знать.
– Когда Костя уедет в армию… они… не дадут тебе спокойно жить! – озвучиваю кошмарную догадку и не могу унять дрожь в коленях.
– Не достанут они меня. Я – невидимка. Забыла? – заверяет Егор и возвращается к решению задач.
Восемнадцать
Весь вечер я реву навзрыд – на мое счастье, в транслируемом сериале выдалась особенно драматичная концовка, и бабушка плачет вместе со мной. Только поводы у нас разные.
Я плачу из-за Воробья – расплывшийся мутными пятнами телевизионный экран и творящееся на нем действо меня совершенно не интересуют. Огромный добрый великан сегодня тоже плакал, сминая мои косточки в теплых медвежьих объятиях, и желал нам удачи, а Егор в одиночестве бродил по пустырю и смотрел в небо.
Он остался без защиты. Я не знаю, как он теперь будет здесь выживать…
Мыльная опера давно закончилась, а я все никак не приду в себя – уставившись в потолок, лежу в полумраке комнаты, а дыхание прерывают спазмы и всхлипы.
Все, что меня окружает, кажется чужим и странным – я никогда бы не выбрала для себя эти холодные обои и занавески, белый абажур над лампой, скучнейшие книги, пылящиеся на полке. Тут только картинка с котятами милая. И фарфоровые статуэтки балерин.
Они не вяжутся с образом хрестоматийной Сони: правильной, умной, расчетливой, идущей напролом к своей цели.
Иногда мне кажется, что она так и не умерла, а я – не родилась… И ледок на осенних лужах по дороге к чужому светлому будущему давит недочеловек, привидение, ничто, ноль. Все мои беды из-за нее. Все беды Егора – тоже.
Тут же становится стыдно: она никогда не знала нас, а значит, и не могла желать зла.
Интересно, будь Соня жива, стали бы мы друзьями, хотя ничего общего у нее со мной не было?
Просовываю руку под футболку и прижимаю ладонь к яркому рисунку на груди – к напоминанию, что после окончания школы и меня ждет другая, лучшая, только моя жизнь, счастье, которое я обязательно обрету.
Если бы не совершенное семнадцать лет назад преступление, каким бы сейчас был Егор, как сложилась бы его жизнь? Я почти наяву вижу ухоженный, аккуратный дом семьи Лебедевых в Частном секторе, где Егор – лучший ученик и самый красивый парень в школе – живет с мамой и папой… И летнюю Центральную улицу, по которой гуляю, приехав из Города к бабушке, и улыбчивого парня, равнодушно проходящего мимо меня.
Тут же изгоняю из головы воображаемые картинки.
Все же хорошо: бесконечная череда вероятностей, которые уже нельзя отменить, привела нас с Егором именно к нынешнему положению вещей и именно в этой точке времени и пространства.
Пусть даже я боюсь завтрашнего дня так, что хочется выть.
Беру с тумбочки телефон, щурясь, долго гипнотизирую взглядом номер, сохраненный в контактах под цифрой «ноль», но так и не решаюсь нажать на «вызов». Проматываю список вниз и звоню маме – я очень долго не слышала ее голос.
– Привет, Сонюшка! Как дела, котик? – раздается в трубке сквозь километры и помехи на линии.
– Ма, я скучаю! – беззвучно плачу. – Поговори с бабушкой, я хочу приехать к тебе на каникулах!
Чувствую, что мама всхлипывает, почти вижу, как она незаметно смахивает слезы и улыбается Масику, на заднем плане читающему по слогам книгу о маленьком принце.
– Я поговорю с ней, Сонь. Завтра же утром. Миша передает тебе привет, он тоже будет рад твоему приезду. И Масик часто спрашивает про тебя…
– Мам, ты помнишь картинку с котятами и балерин? У меня тут… на полочках… – шмыгая носом и утирая одеялом заплаканные глаза, осторожно начинаю я.
– Да, – после секундной паузы неуверенно отвечает мама.
– Откуда они взялись?
– Это Сонины… – гнусавит мама и прочищает горло. – Она все детство котят по помойкам собирала, но у деда была аллергия. А балерин в коллекцию я привозила ей из Города – мечтал ребенок на хореографию поступить.
Вздрагиваю, и оковы сна спадают – кажется, в тепле кровати и маминого голоса дрема унесла меня в несуществующие дали…
