Тад и я неистовствовали по этому поводу, затем смеялись, а
потом, я думаю, мы еще долго негодовали.
– Да, – подтвердил Тад. – Я не помню смеха, но мы негодовали
очень сильно.
– Наконец мы решили обсудить все это спокойно. Мы
проговорили почти до середины ночи. Мы оба сразу раскусили смысл письма и
фотографий Клоусона, и хотя Тад очень разозлился...
– Я до сих пор не очень разозлен, – перебил Тад, – а парень
мертв.
– Хорошо, раз крик и визг по поводу Старка уже поднялись,
Тад был почти воскрешен. Он и сам хотел выбросить Старка за борт, хотя бы на
время, поскольку Тад уже работал над длинной и серьезной собственной книгой.
Чем он и теперь занимается. Она называется «Золотая собака». Я читала первые
две сотни страниц, и они великолепны. Намного лучше пары вещей, написанных им
под именем Джорджа Старка. Поэтому Тад решил...
– Мы решили, – сказал Тад.
– О'кей, мы решили, что Клоусона следует лишь благословить
за то, что он ускорил события, которые начались и происходили и без его
участия. Единственным опасением Тада было то, что Рику Коули не понравится эта
идея, потому что Джордж Старк зарабатывал для агентства намного больше денег,
чем это до сих пор удавалось Таду. Но Коули даже обрадовался этому. На самом
деле, мы сможем обеспечить отличную рекламу этим шагом, что поможет в ряде
сфер: портфель изданий Старка, портфель изданий Тада...
– Всего пока две книги, – вставил Тад с улыбкой.
– ...и новая книга, когда она будет окончена.
– Извините меня, но что такое «портфель изданий?» – спросил
Алан.
Усмехнувшись, Тад объяснил:
– Это те старые книги, которые уже не выкладывают на самых
бойких местах в торговой сети.
– Итак, вы вышли на публику.
– Да, – сказала Лиз. – Сперва в «Ассошиэйтед пресс» здесь в
Мэне и в журнале «Паблишерс уикли». Затем эта история попала в программу
национального радиовещании – Старк был автором бестселлеров, как-никак, и тот
факт, что он никогда реально не существовал в этом мире, позволял заполнять
особо интересной информацией последние стороны переплетов н обложек его
изданий. И, наконец, с нами вошел в контакт журнал «Пипл».
– Мы получили еще одно скуляще-злобное письмо от Фредерика
Клоусона, которое объясняло нам, сколь низко и неблагородно наше поведение. Он,
видимо, считал, что у нас нет права обходиться без его участия в наших делах,
поскольку он проделал гигантскую работу, а все, что сделал Тад, было писание нескольких
книжонок. После этого он замолчал.
– И слава Богу, что он замолчал, – сказал Тад.
– Нет, – возразил шериф. – Кто-то заставил его замолчать...
и в этом есть большое отличие.
И снова воцарилось молчание. Оно длилось недолго... но было
очень, очень ТЯЖЕЛЫМ.
Глава 10
Позже той же ночью
Они отнесли спящих близнецов в кровати наверху и начали
готовить постели себе. Тад разделся до шортов и майки с рукавами – своего рода
пижамы для него – и отправился в ванную. Он чистил там зубы, когда ему вдруг
стало очень нехорошо. Он кинул зубную щетку, выплюнул белую пену и бросился в
туалет на ногах, которые он ощущал скорее деревянными ходулями, чем живыми
ногами.
Он кашлянул – жалкий сухой звук – но ничего не появилось.
Его желудок начал успокаиваться... по крайней мере, на какой-то испытательный
срок.
Когда он вернулся, Лиз стояла в черном проеме в голубой
нейлоновой ночной рубашке, не доходившей на несколько дюймов до ее колен. Она
пристально посмотрела на Тада.
– Ты что-то скрываешь, Тад. Это нехорошо. И никогда ранее
такого у нас не было.
Он прерывисто вздохнул и вытянул вперед руки со сплетенными
пальцами. Они все еще дрожали.
– Давно ли ты узнала об этом?
– Что-то в тебе было неладно, еще когда вернулся шериф
сегодня вечером. А когда он задал свой последний вопрос... насчет надписи на
стене у Клоусона... ты горел, как будто у тебя светился неоновый знак на лбу.
– Пэнборн не заметил никакого неона.
– Шериф не может знать тебя столь же хорошо, как я... но
если ты не заметил его сомнений в самом конце, то ты просто не смотрел на него.
Даже он увидел что-то неладное. Именно так он взглянул на тебя.
Ее рот слегка дрогнул. Это подчеркнуло морщинки на ее лице,
морщинки, которые он впервые увидел после несчастного случая в Бостоне и
выкидыша, и которые затем появлялись и углублялись, когда она наблюдала его все
более и более тяжелые и безуспешные попытки зачерпнуть воду из колодца,
который, казалось, уже давно высох.
Именно в это время его пьянство начало выходить из-под
контроля. Все это – несчастный случай с Лиз, выкидыш, критические отзывы и
финансовый неуспех «Мглы бездны» вслед за диким успехом «Пути Мэшина»,
неожиданное запойное пьянство – в сочетании оказывало глубокое подавляющее
влияние на его психику. Он чувствовал это той самосохраняющей и повернутой
внутрь себя частью своего сознания, но это мало помогало. В конце концов он
запил полную пригоршню снотворных таблеток полбутылкой «Джек Даниэлс». Это, конечно,
была далеко не самая удачная попытка... но все же это была попытка
самоубийства. Все это происходило в течение трех лет. Но тогда время, казалось,
тянулось намного дольше, чем обычно. Иногда оно казалось вечным.
И, конечно, очень мало или совсем ничего о нем не было
рассказано на страницах журнала «Пипл».
Теперь он увидел именно тот взгляд Лиз, каким она смотрела
на него в то проклятое время. Он ненавидел этот взгляд. Беспокойство – это
плохо; недоверие – намного хуже. Он подумал, что ему легче было бы вынести
выражение неприкрытой ненависти, чем этот странный, осторожный взгляд.
– Я ненавижу, когда ты лжешь мне, – просто сказала она.
– Я не лгал, Лиз! Упаси Господи!
– Иногда люди лгут, чтобы только остаться в спокойствии.
– Я собирался все тебе рассказать, – сказал он. – Я только
пытаюсь найти, как это лучше сделать.
Но было ли это правдой? Так ли? Он не знал. Это было
какое-то дерьмо, сумасшествие, но не это служило причиной, по которой он
пытался молчаливо лгать. Он чувствовал потребность в молчании подобно человеку,
обнаружившему кровь в своем стуле или опухоль в паху. Молчание в таких случаях
иррационально... но страх тоже иррационален.
А было и еще кое-что другое: он был писателем,
воображателем. Ему никогда не случалось встречать кого-нибудь еще, кроме себя
самого, кто имел бы более чем неясную идею, почему он или она делают
что-нибудь. Он иногда верил, что желание писать беллетристическую книгу было не
более чем защитой от смятения, может быть, даже безумия. Это была отчаянная
попытка человека, способного понять, что точность и порядок могут существовать
только в сознании людей... но никогда в их сердцах.
