– Что же это означает? – прошептала Лиз. Ее бледное лицо
стало серым. – Алан, я так боюсь.
Он взял ее за руки, будучи уверенным, что если он сам не
менее сильно испуган, этот жест все же должен успокаивающе действовать на
абсолютное большинство женщин.
– Я не знаю, – сказал шериф, – но уверен, что воробьи здесь,
потому что либо Тад, либо Старк призвали их. Я почти уверен, что это Тад.
Потому что он должен был их видеть, когда приехал. Он их видел, но не упомянул
об этом.
– Алан, он уже не прежний Тад.
– Я знаю.
– Часть его любит Старка. Часть его любит Старка... его
темная часть.
– Я знаю.
Они подошли к окну холла около телефонного столика и
выглянули наружу. Подъездная дорожка была усеяна воробьями, и все деревья, и та
тропинка, которая окружала сарай, где по-прежнему лежал револьвер.
«Фольксваген» Роули попросту исчез под живым ковром из воробьев.
Но на «Торнадо» Джорджа Старка воробьев совсем не было
видно. И даже на ближайшей к машине части дорожки их тоже не было. Словно
кто-то провел круглую границу запретной зоны, которая защищала это место от
вторжения птиц.
Птица ударилась о стекло с мягким и глухим стуком. Лиз
издала легкий крик. Другие воробьи неустанно прибывали и прибывали – огромная
их волна словно захлестнула холм – и их число все увеличивалось.
– Даже если они пришли на помощь к Таду, – сказала Лиз, – он
не сможет их применить против Старка. Часть Тада безумна, Алан. Она всегда была
безумной. Он... он любит ее.
Алан ничего не сказал, но он это тоже понимал. Он это
чувствовал.
– Все это подобно кошмарному сну, – сказала Лиз. – Я бы
желала проснуться. Я бы желала проснуться и увидеть, что все идет, как и
прежде, давно. Не так, как это было перед появлением Клоусона, а так, как это
было до Старка.
Алан кивнул.
Она взглянула на него.
– Так что мы должны сейчас делать?
– Мы будем заниматься тяжелым делом, – ответил Пэнборн. – Мы
будем ждать.
Вечер, казалось, неотвратимо наступал, последние солнечные
лучи еле мерцали на небе, солнце скрылось за горами на западной стороне озера,
а сами эти горы словно расступились, чтобы обеспечить проезд президентскому
кортежу в избирательный округ Нью-Гемпшира.
Оттуда прилетали последние отряды воробьев, спешивших
присоединиться к огромной армии своих пернатых собратьев. Алан и Лиз могли
почувствовать их огромное скопление на крыше дома, но все птицы молчали. Они
тоже ждали.
Когда Лиз и Алан двинулись по комнате, их головы
непроизвольно повернулись кверху, словно радары в поисках какого-то сигнала.
Они прислушивались к шуму из кабинета, но за его экстравагантной стеклянной
дверью не слышалось ни единого шороха. Лиз даже не смогла услышать гугуканье
близнецов, при помощи которого они общались друг с другом. Она надеялась, что
малыши спят, но ей никак не удавалось заглушить внутренний голос, который
настаивал, что Старк уже убил их обоих, а заодно и Тада.
Тихо.
Бритвой, с которой он расставался.
Она сказала себе, что если бы что-то в этом роде произошло,
воробьи бы уже знали об этом, они бы что-то сделали – и эта мысль помогла ей,
но ненадолго. Воробьи были слишком великим неизвестным, окружившим их дом. Бог
знает, то они будут здесь делать... или когда.
Сумерки медленно переходили в ночной мрак, когда Алан хрипло
произнес:
– Они ведь поменяются местами, если это продлится достаточно
долго? Тад начнет слабеть, а Старк начнет регенерировать.
Она была так потрясена, что почти выронила чашку кофе из
рук.
– Да. Думаю, что так.
На озере прокричал лунь – единственный скорбный и резкий
звук. Алан подумал о тех наверху, двух комплектах близнецов, один из которых
пока отдыхает, а другой занят страшной схваткой в слившемся воедино их
воображении.
Снаружи птицы наблюдали и ожидали наступления ночной
темноты.
«Те качели уже начали раскачиваться, – подумал шериф. –
Конец Тада поднимается, а конец Старка опускается. Там наверху за дверью,
делящей вход на две половинки, началась эта перемена».
«Это почти все, – думала Лиз. – Так или иначе».
И словно ее мысль должна была что-то вызвать к действию, Лиз
вдруг услышала, как задул ветер – странный, вихревой ветер. Только почему-то
поверхность озера оставалась столь же тихой и гладкой, как у кухонного блюда.
Она выглянула за стеклянную стену гостиной. «Алан», – попыталась произнести
Лиз, и голос не послушался ее. Но дело было и не в этом.
Наверху раздался странный и непонятный свистящий звук,
словно нота, извлеченная из сломанной флейты. Старк вдруг закричал резко и
страшно:
– Тад! Что ты делаешь? Что ты делаешь? – последовал короткий
звук, словно выстрел игрушечного пистолета. Через мгновение Уэнди начала
плакать.
А снаружи в кромешной тьме, воробьи, миллионы воробьев
замахали крыльями, готовясь взлететь.
Глава 26
Воробьи летают
Когда Лиз закрыла дверь и оставила обоих мужчин наедине, Тад
открыл свой блокнот и глянул на мгновение на его разлинованную страницу. Затем
он взял один из отточенных карандашей.
– Я собираюсь начать с торта, – сказал он Старку.
– Да, – ответил Старк. Выражение страстного нетерпения
заполнило все его лицо. – Это правильно.
Тад опустил карандаш на чистую страницу. Это был момент,
всегда доставлявший наибольшее счастье – как раз перед первым ударом. Это была
своего рода хирургия, в результате которой пациент почти всегда умирал, но вы
все равно прибегали к ней. Потому что это было тем единственным, что вы могли
сделать. Только это.
«Только помни, – подумал Тад. – Помни, что ты делаешь».
Но часть его – та часть, которая действительно хотела писать
«Стального Мэшина» – запротестовала.
Тад нагнулся вперед и начал заполнять словами чистое
пространство на бумаге.
СТАЛЬНОЙ МЭШИН
Джордж Старк
Глава I. Свадьба
Алексис Мэшин редко бывал эксцентричен, и для него иметь
какие-либо эксцентричные мысли в подобной ситуации было чем-то небывалым, с чем
он никогда ранее не сталкивался. И все же его вдруг осенило: «Из всех людей на
земле – сколько их? – пять миллиардов – я могу стать единственным, кто будет
стоять внутри свадебного торта со своим пистолетом-пулеметом Хеклер и Кох» в
руках".
