Глядя на Старка, резвящегося с малышом и своим 45-калибровым
револьвером, Алан задумался, хотел бы он сам, чтобы Генри это почуял или нет –
и так и не смог сам разрешить свои сомнения.
– Теперь что? – спросил он Старка.
Старк глубоко вздохнул и выглянул на озаренные лучами
заходящего солнца деревья с нескрываемым удовольствием.
– Давай-ка попросим Бет, чтобы она нам что-нибудь сварганила
на ужин. Я голоден. Сельская жизнь – отличная штука, а, шериф Алан? Чертовски!
– Верно, – ответил Алан. Он направился к кухне, но Старк
ухватил его одной рукой.
– Эта штука насчет перегрева мотора, – спросил Старк. – Не
означает ли она чего-то совсем другого, зашифрованного?
– Нет, – ответил шериф. – Это был еще один случай того...
как ты называл это? Добавочный нюанс, который означает столь многое. Несколько
наших подразделений жаловались на неполадки в карбюраторах их патрульных машин
в прошлом году.
– Хорошо бы, если это правда, – заявил Старк, глядя своими
мертвыми глазами на Пэнборна. Из их внутренних уголков сочился гной и стекал по
обеим сторонам носа, как слезы крокодила. – Было бы очень жаль повредить
какого-либо из этих очаровательных малышей, поэтому иди на кухню и будь там
умником. Тад не сможет работать и вполовину своего обычного вдохновения, если
узнает, что мне пришлось прикончить, одного из близнецов, чтобы заставить вас
всех быть здесь паиньками. – Он ухмыльнулся и прижал дуло в локтевой сгиб ручки
Уильяма. Тот радостно захихикал и начал барахтаться. – Он такой же маленький и
очаровательный, как теплый котенок, правда?
Алан проглотил нечто, застрявшее у него в горле, как сухой
ком.
– Ты заставляешь меня чертовски нервничать, парень.
– Ты иди и оставайся там нервничать, – сказал Старк,
улыбаясь шерифу. – Я такой парень, который желает, чтобы все вокруг него
нервничали. Давай-ка перекусим, шериф Алан. Мне кажется, этот малый томится в
одиночестве без сестренки.
Лиз нагревала Старку миску супа на микроволновой печи. Она
предложил ему разогреть целый замороженный обед в упаковке, но Старк с улыбкой
только покачал головой. Затем он залез к себе в рот и вытащил вываливавшийся
зуб. Он вышел из десны без всякого усилия.
Она отвернула голову в сторону, когда он швырнул зуб в
корзину для мусора. Ее зубы сжались, а лицо подернулось маской омерзения.
– Не беспокойся, – нежно заявил он. – Они станут получше – и
очень скоро. Все станет куда лучше – и очень скоро. Папочка скоро прибудет.
Старк еще пил суп, когда через десять минут появился Тад за
рулем «Фольксвагена» Роули Делессепса.
Глава 25
Стальной Мэшин
Летний дом Бомонта находился в миле от дороги N_ 5 вверх к
Лейк Лейн, но Тад остановился менее чем в одной десятой мили, вытаращив глаза,
сам себе не веря.
Повсюду были воробьи.
Каждая ветка каждого дерева, каждая скала, каждая лужайка
были покрыты сплошной массой воробьев. Мир, увиденный им, был гротескным,
галлюцинацией: это было так, словно часть Мэна вдруг решила опериться. Вся дорога
перед ним была забита. Забита полностью. Там, где она должна была сверкать
асфальтом, копошились тесно прижавшиеся друг к другу молчаливые воробьи.
Кое-где трещал сук под весом птиц. Другим звуком в этой
почти полной тишине был шум мотора «Фольксвагена». Глушитель был почти сломан,
когда Тад только начинал свой путь на запад; теперь, казалось, он совсем
перестал действовать. Мотор рычал и фыркал, иногда из него летели искры, и этот
грохот должен был бы сразу заставить всю эту чудовищную стаю птиц взлететь со
своих мест, но воробьи не двигались.
Стая отодвинулась от Тада примерно на двенадцать футов,
когда он остановил «Фольксваген» и перевел его заартачившуюся передачу на
нейтралку. Было ясно, что между ним и воробьями установлена демаркационная
линия, правда, неизвестно кем и для чего.
«Никто не видел стай воробьев типа этой многие годы, –
подумал Тад. – Никогда, начиная с конца прошлого века, когда истребили почтовых
голубей, да и то не наверняка. Это выглядит, будто взято из рассказов Дафны дю
Морье».
Воробей слетел вниз на капот «Фольксвагена» и, казалось,
вглядывался в Тада. Бомонт уловил пугающее бесстрастное любопытство в маленьких
черных птичьих глазках.
«Насколько далеко они залетели?» – подумал Тад. – «До самого
дома? Если так, то Джордж уже увидел их... и придется заплатить эту дьявольскую
цену, если только он ее уже не платил. А если они не зашли столь далеко, то как
я должен добираться до дома? Они ведь не просто на дороге, они и ЕСТЬ эта
дорога».
Но, конечно, он знал ответ. Если ему надо попасть домой, то
надо ехать по ним.
«Нет, – почти простонало его сознание. – Нет, ты не можешь».
Его воображение нарисовало ужасную картину: предсмертные, раздирающиеся душу
писки и треск тысяч раздавливаемых колесами машины воробьиных тушек, фонтаны
крови из-под колес, дождь вырванных воробьиных перьев, вращающихся перед
глазами и взлетающих в воздух под ободами колес.
– Но я должен ехать, – пробормотал Тад. – Я поеду, потому
что я должен это сделать. – Подергивающаяся ухмылка исказила его лицо, что на
самом деле выражало гримасу страха, почти безумной концентрации воли и
сознания. В этот момент Тад поразительно напоминал Джорджа Старка. Тад перевел
рычаг переключения скоростей на первую передачу и начал напевать свою
излюбленную «Джон Уэсли Хардинг». «Фольксваген» сперва чихнул, почти зашатался,
затем издал три громких хлопка в моторе, а после всей этой прелюдии двинулся
вперед.
Воробей улетел с капота, и Тад затаил дыхание, ожидая, что
вслед за ним взлетят все эти птицы, так, как он уже не раз видел ясно время
своих трансов: гигантское поднимающееся вверх черное облако, и шум, как при
урагане.
Вместо этого покрытые воробьями участки дороги перед капотом
«Фольксвагена» начали очищаться и двигаться. Воробьи – по крайней мере, многие
– отскакивали назад, освобождая две полоски дороги – и эти полоски точно
соответствовали ширине колес «Фольксвагена».
– Господи, – прошептал Тад.
Затем он оказался среди птиц. Вдруг он начал пересекать
границу между всегда и хорошо ему известным миром и тем, другим, заселенным
только этими часовыми, которые охраняли границу между землей живых и землей
мертвых.
«Вот где я сейчас, – подумал он, пока медленно проезжал по
тем двум колеям, которые были обеспечены ему для движения этими загадочными
птицами. – Я нахожусь на земле оживших мертвых, и помоги мне Бог».
Дорога продолжала очищаться перед ним. У Тада постоянно были
те самые двенадцать футов для движения вперед, и как только он преодолевал эту
дистанцию, следующие двенадцать футов сменяли предыдущие. Шасси машины почти
касалось неподвижно сидевших воробьев, но не давило их. Тад вообще не увидел ни
одной мертвой птицы в зеркало заднего обзора. Однако с полной уверенностью все
же трудно было утверждать что-либо, поскольку воробьи сзади машины тут же
восстанавливали целостный живой ковер из тысяч птиц.
