Я открываю дверцу своей машины и бросаю в салон папку, которую прихватила с собой, чтобы заняться кое-какой работой дома.
– Вообще-то, я не уверена насчет этой идеи, – признаюсь я, кладя руку на открытую дверцу. – Мне кажется, музыка уже создает достаточно шума, разговоров все равно не слышно.
Ладно, это прозвучало совсем не так, как в мыслях. Слишком по-старушечьи?
– А ты кого-нибудь присмотрел? – стараюсь поддержать разговор я.
Райан бросает на меня насмешливый взгляд:
– Э-э… ну да. Всех, кроме номера четыре. Она меня напугала. Сняла очки, чтобы уставиться на меня, прямо как моя матушка перед тем, как наорать. – Он на миг замолкает. – Ну и тебя я тоже пропустил, конечно.
– Само собой, – сухо киваю я.
Не то чтобы я хотела привлечь внимание, просто его тон заставляет меня ощутить себя на обочине жизни.
– Ой, я не имел в виду… – бормочет Райан, и от этого становится еще хуже.
– Я прекрасно понимаю, что ты имел в виду, – улыбаюсь я, стараясь сгладить неловкость. – Я там была только для того, чтобы сравнять число. Одна из женщин ушла.
Он открывает свою машину:
– Так ли?
– Так ли – что?
– Только для количества? – Щеки Райана розовеют.
Почему он задает такой вопрос? И одну ужасную секунду я думаю, что он готов, запинаясь, признаться мне в любви, и я в панике, хотя и понимаю, что это глупо.
– Просто ко мне подходил один парень и спрашивал, не передам ли я тебе это.
На мгновение меня охватывает нелепейшее облегчение, я рада, что не поспешила и не брякнула какую-нибудь чушь. А потом до меня доходит смысл сказанного, и я густо краснею, заметив в руке Райана сложенный листок. Выхватываю записку из его пальцев, как будто она горит, и швыряю в свою сумку скорее для того, чтобы положить конец этому разговору, чем для того, чтобы узнать, что в ней написано.
– Я не читал, – неубедительно врет Райан и даже в глаза не смотрит.
– И я не собираюсь. До встречи.
И поскольку неловкость разрастается до катастрофических размеров, я быстро сажусь в машину и хлопаю дверцей.
И от злости на себя нечаянно даю задний ход. Нужно было отказаться, когда Кейт попросила меня выйти на замену.
Отъехав подальше, я намеренно поворачиваю в сторону только что достроенного дома и останавливаюсь на обочине. Здесь все дома из одинакового красного кирпича, безликие и новенькие, но они приобретут характер, когда новые обитатели – какие-нибудь воодушевленные молодожены – посадят перед ними деревья или повесят на окна нарядные занавески. Мой взгляд останавливается на табличке, сообщающей мне, что я нахожусь в тупике Глициний. Прищуриваюсь в попытке придать немного блеска этому унылому углу. Плакат впереди сообщает, что непроданными остались всего два дома, так что здесь явно живут большие надежды. Ловлю себя на том, что возвожу взгляд к небу: я наполняюсь цинизмом при виде таких оптимистичных веяний. Но все же немного кривлю душой. Ведь я почти ощущаю живую пульсацию в своей сумке на пассажирском сиденье: как будто та записка сдерживает дыхание, предвкушая, как ее наконец развернут, и тогда она запустит новую цепь событий. Однако, хотя мои пальцы уже тянутся к ней и касаются бумажки, я продолжаю оценивать возможности: смять ее, не заглядывая внутрь? Или…
Можно даже открыть окно машины и выбросить записку, став первым человеком, намусорившим в тупике Глициний. Вот только я не из тех, кто так поступает. Меня приводят в бешенство люди, которые беспечно оставляют после себя разного рода мусор: окурки на пляже или обертки от сэндвичей в парке. Говорю себе, что я не из тех, кто пакостит вокруг себя, достаю записку и разворачиваю, прижав к рулевому колесу.
Привет, Лидия!
Я заметил, что у тебя не было бейджика, и потому предположил, что ты не собиралась принимать участие в вечерней истории. Кстати, для протокола, я тоже не собирался. Обычно я такого не делаю, но тут случай особый: пытаюсь вырваться из рутины повседневности, потому что в последнее время она для меня стала слишком унылой. Ну, как бы то ни было… Я просто подумал, может, мы могли бы как-нибудь вместе выпить кофе или чая или заглянуть в какой-нибудь вегетарианский уголок, где все гуляют нагишом, если это тебе по душе. Может быть, я слишком напорист и забегаю вперед, а потому просто пишу свой номер, тебе решать. А я буду искренне рад снова тебя увидеть. Крис.
Почерк у него не слишком неряшливый и не слишком аккуратный, и он не нарисовал что-нибудь вроде смайлика. Записка короткая, но когда я пробегаю ее глазами, время как будто замедляется. Слышу слова, звучащие между строк, и кое-что понимаю насчет Криса. Ему пришлось пережить какие-то трудности. Сомневаюсь, что его трудности сравнимы с моими, и мне тут же становится стыдно за эту мысль. Мне бы следовало сначала узнать побольше, а уже потом делать такие выводы.
Но я могу предположить, что Крис не принадлежит к породе бестолковых романтиков. Учитывая то, что он пришел на вечер экспресс-свиданий, скорее слегка самонадеян, или бесстрашен, или всего понемножку. Я не добавляю отчаяние, потому что никто на этой вечеринке не выглядел уж слишком отчаявшимся. И наконец, он, в общем, не особо серьезно воспринимает самого себя, если об этом можно судить по его шутке насчет гуляния нагишом. А мне только того и нужно. С учетом нашей короткой встречи всего этого достаточно для того, чтобы позволить ему проскочить в комнату ожидания моей жизни.
Наяву
Пятница, 14 июня
– Я теперь в ширину такая же, как в высоту, – ворчит Элли, хлопаясь на мой диван. – Придется мне сидеть здесь, пока не рожу. Не смогу встать.
– Ты выглядишь идеально. Настоящая Мать-Земля.
Большими и указательными пальцами я изображаю некую мудру, как истинная йогиня.
– Идеально круглой, – фыркает Элли. – Мои ноги еще там, на месте? Я их уже месяц не видела. И кстати, у тебя здесь ужасно жарко.
Я отворачиваюсь, чтобы она не заметила мою улыбку, и открываю окно. Элли совсем не выглядит сияющей и всем довольной беременной. Она ворчлива и требовательна. Когда я заходила к маме на прошлой неделе и встретила там Дэвида, он признался, что все сильнее боится за свою жену. Он утверждал, что время от времени Элли становится Джекилом, но в основном бывает Хайдом. Каждый сантиметр, который их дочь прибавляет к талии моей сестры, соответственно понижает ее порог терпения. Мама пыталась улучшить настроение Дэвида, объясняя, что беременность оказывает временное психотическое влияние, что с ней тоже так было. Потом вдруг сообщила, что во время схваток так сжимала руку моего отца, что сломала ему два пальца. Если бы она могла снова пережить день моего рождения, думаю я, изменилось бы только одно: она сломала бы ему все пальцы. Или вырвала руку из сустава, лишив даже малого шанса на то, чтобы стать хоть сколько-нибудь приличным серфером. Ну, как бы то ни было, суть в том, что теперь бедняга Дэвид боится еще и получить травму, и это удлинило его персональный список тревог. Дэвид из породы людей, все и всегда планирующих. Он просто теряется в ситуации, которую не может взять под контроль.
