Я могла позволить себе воспринимать канун Нового года как любой другой день, но Джона явно не склонен давать себе такую поблажку.
Он смотрит на меня, а потом наконец говорит то, ради чего и пришел на самом деле.
– Я… Мне чертовски жаль, что я это сделал, – шепчет он с измученным видом. – Там должен был оказаться я. – Джона закрывает лицо ладонями, растопырив пальцы, и скользит вниз по стене, пока не садится на крыльцо. – Так хочется, чтобы это был я…
Я глубоко вдыхаю. Джона явно не собирается входить в дом, поэтому я ставлю замок на предохранитель и сажусь рядом с ним на холодные ступени. Из ярко освещенного дома через дорогу доносится громкий шум.
– Не говори так. – Я сжимаю в руках холодную ладонь Джоны. – Никогда больше так не говори!
– Но ты так думаешь! – вырывается у Джоны.
Я ошеломленно таращусь на него:
– Джона, нет! Честно, я так не думаю! Не было дня, когда я не желала бы видеть Фредди по-прежнему рядом со мной, но, богом клянусь, я никогда не хотела, чтобы на его месте оказался ты!
Это правда! Я сотни раз желала, чтобы Фредди не отправился в тот день за Джоной, но это совсем другое.
Джона делает глоток из бутылки, потом дрожащими пальцами проводит по шраму над бровью.
– Всего лишь это. Мне досталось это, а его чертово прекрасное сердце перестало биться…
Я отбираю у него бутылку и сама делаю хороший глоток, чувствуя, как жидкость обжигает меня, скатываясь вниз по горлу. Ее тепло ободряет; сегодня ночью жутко холодно. Я не знаю, что сказать, чтобы Джона почувствовал себя не таким несчастным, а потом понимаю.
– Мама и Элли подарили мне сегодня памятную коробку. Разные вещицы, которые напоминают им о Фредди.
– Как будто кто-то из нас может его забыть! – Джона опирается локтями о колени.
– Там есть школьная фотография, – продолжаю я. – Ты, я и Фредди. Нам там лет по четырнадцать или около того. Мы выглядим совсем детьми.
Джона смотрит вниз и тихо смеется:
– Четырнадцать… Черт!.. Я сейчас учу детей такого возраста.
– Мы все взрослеем и стареем.
– Кроме Фредди. Он теперь никогда не станет стариком, – возражает Джона. – Просто представить его старым не могу.
– Я тоже, – соглашаюсь я и делаю еще один глоток «Джека Дэниэлса». Это очень крепкий виски; я просто ощущаю, как он смешивается с тем вином, что уже бродит по моему организму, развязывая язык и растапливая внутренний лед. – Но ты выглядишь так же, как тогда. Если не считать твоей безумной шевелюры.
Джона смотрит на меня, а я жестом показываю пышную гриву волос. Он тихо фыркает себе под нос:
– А-а, ну да… У меня никогда не было лишних денег, чтобы их подстричь, а тогда еще мужчины не додумались связывать волосы в хвост.
В детстве мне и в голову не приходило, что у Джоны нет денег, он всегда скрывал это от меня. Как и многое другое. Лишь в последние годы я узнала от Фредди, что детство Джоны вовсе не было похоже на волшебную сказку.
– Ты был ему лучшим другом… – Я пытаюсь найти слова, которые поднимут Джоне настроение. – Ты вытаскивал его в детстве из множества передряг.
Джона прислоняется головой к стене:
– Боже, но что он вытворял… Мне даже пришлось один раз подраться в школе, и лишь по его вине.
Я удивлена; совершенно не помню, чтобы Джона когда-либо дрался.
– И с кем ты сцепился?
Он молчит, легонько постукивая затылком по стене, пока думает.
– Да ну, все прошло. С каким-то парнем, с которым Фредди не стоило связываться.
– Он никогда не умел остановиться вовремя, – соглашаюсь я, потому что так оно и было.
– И ничего не боялся.
– А это не всегда хорошо, – говорю я, пытаясь слегка приглушить в Джоне подогретое «Джеком Дэниэлсом» обожание героя.
– Лучше, чем быть трусом, – возражает он, снова с тоской заглядывая в бутылку.
– А как дела с Ди? – спрашиваю я скорее для смены темы, чем из интереса.
Джона поворачивает голову и смотрит на меня:
– То так, то этак.
– Это какой-то эвфемизм?
Ну же, прими за шутку, пусть и глупую.
– Забавно, – без улыбки кивает Джона. – Если честно, я не уверен, что это к чему-то приведет. Она просто не то, что нужно.
Я забираю у него бутылку и делаю жадный глоток:
– Мне почему-то трудно в это поверить.
– Она считает, что у меня голова не на месте.
– Что? – Я мгновенно переполняюсь гневом за Джону. – Ты в этом году потерял лучшего друга! Кто бы это не понял?
Джона надолго умолкает и наконец выдавливает:
– Она не только из-за Фредди беспокоится. Из-за тебя тоже.
– Из-за меня?
После той встречи в школе я почти не видела Ди. Может, пару раз, когда сталкивалась с Джоной.
Он внимательно смотрит на меня, и на мгновение мне кажется, что он уже пожалел о своих словах. Потом вздыхает и пожимает плечами.
– Ди просто не понимает, – пытается он объяснить, – не понимает, что мы с тобой уже были друзьями, когда появился Фредди. Ну, просто друзьями. Платроническими, я хочу сказать.
– Платоническими, – поправляю я, и на меня нападает смех, потому что и я с трудом произношу это слово.
Черт побери, я одновременно злюсь, и мне смешно! Тут вдруг в небе начинают взрываться фонтаны фейерверков.
– Должно быть, уже полночь, – выдыхает Джона.
Он неуверенно поднимается на ноги и тащит меня за собой.
Мы стоим плечом к плечу на моем переднем крыльце и смотрим в небо, наполнившееся жизнью, красками и светом, а из открытого окна дома напротив вырываются мучительные звуки «Auld Lang Syne».
Пусть забудутся прежние, давние встречи… Я слышу знакомые слова, по щекам катятся слезы. И никогда больше в памяти не всплывут…
Фредди никогда не уйдет из моей памяти. Чувствую, что вот-вот сломаюсь. Именно поэтому я и не хотела никуда выходить этой ночью. Не хотела слышать эту песню. Не хотела испытывать эти чувства. А теперь они на меня навалились, и все именно так плохо, как я и ожидала.
Мы с Джоной прислоняемся друг к другу, оба плачем и молчим, пока эта мрачная песня не подходит к концу и не раздаются крики. Пришел новый 2019 год.
– Слов нет, – горестно бормочет Джона.
Слышу дрожь в его голосе – и мое сердце разбивается в первый раз в этом году.
Прикусываю дрожащую губу. Я тоже не могу произнести что-нибудь обнадеживающее.
– Сварю кофе, – наконец предлагаю я. – Зайдешь?
