Гонг!
– Отлично! – кричит в ухо Пабло, перекрикивая вой толпы. Что они там скандируют? Не могу понять. То ли ругают меня за то, что я нечестно бьюсь, не подставляюсь под пушечные удары чемпиона Олимпийских игр, то ли поддерживают, одобряя то, как я извожу противника подлыми разрушительными ударами. Кто кричит, кому кричит – совершенно не разберешь. Зал не то что шумит – это Ниагарский водопад, это падение Тунгусского метеорита, это рождение мира из протоматерии!
Что они там творят? Дерутся?! Охренеть! На трибунах массовая драка! Кто с кем – не поймешь, да и наплевать мне на это! Бой! Сейчас – бой!
Гонг! Четвертый раунд. Вы просили шоу? Их есть у меня!
Удар! Еще удар!
Кружим друг против друга. А я его тоже зацепил! Вон как скула опухла! И кровь! Парень, а ты тоже не из железа, хоть и стоишь после таких ударов, после которых люди и на тот свет могут отправиться!
А чего же ты не прешь вперед, как раньше? Чего же ты меня не убиваешь?! Оп-па! А ведь он меня боится! Боится моих ударов ногами!
Ах ты ж черт… накаркал!
Клей рванулся вперед и выдал такую серию ударов, что мне пришлось зажаться и уйти в глухую защиту. Один удар – в солнечное сплетение – я все-таки пропустил. Не до конца, но пропустил. Он пробил через руки, и кулак прошелся вскользь по моему прессу. Еще бы немного – и мне кранты, я бы не встал. У этого парня невероятный, нереальный по силе удар! И невероятная скорость! А выносливость… наверное, я с ним по выносливости все-таки не сравнюсь. Он уникальный, что тут поделать. Зверь. Животное.
Удар! Удар! Удар! Град ударов! Не пропустить! Держаться! Держаться!
Гонг!
Почти шатаясь, ковыляю в свой угол. Легкие горят, бок болит, в солнечном сплетении засела тошнота. Мне хреново.
– Раунд за ним, но ничего! – бодрится Пабло. – Главное, не пропустить удара! Он выдохнется! Ну не вечно же он будет так бегать!
И оба знаем – вечно. Он будет бегать вечно – до тех пор, пока меня не прибьет! А я дурак. Дурак! Я поставил на кон столько, что…
– Ложись, дурак!
Кто это кричит? Страус! Вот кто!
– Ложись, я отдам твою бумажку, клянусь! Ложись, он тебя убьет!
Хрен тебе! Но я и правда заигрался. Народу нужно было шоу – я дал им шоу! Чтобы помнили! Чтобы визжали от восторга и ярости!
И пора с этим заканчивать.
Гонг! Пятый раунд.
Удар! Удар! Удар!
Он бьет, как отбойный молоток! Я не успею! Я сдохну!
Сейчас. Пора!
Вхожу в клинч, захватываю Али в подмышки, изображаю слабость, висну на нем… а потом одним могучим рывком, отработанным, отрепетированным до автоматизма, швыряю его через себя на ковер! Он ошеломлен ударом, таращится, хрипит, рот весь в крови. Я не теряю времени – прыгаю на него, тяну на себя, обхватываю ногами его ноги, глотку зажимаю сгибом руки и тяну, вытягиваюсь со всей возможной силой!
Удушение! Вот как это называется! И ты ничего, ничего не сможешь поделать! Ты не борец. Ты боксер. Да если бы даже и был борцом – такой захват не разорвет ни один из самых что ни на есть могучих и тренированных корифеев ковра. Потому что я не лох и силенка у меня есть! И я к этому готовился.
Глаза Клея закатываются, он обмякает и теряет сознание. Я пережал ему сонную артерию.
Бежит рефери, на ринг выскакивает секундант Али, его тренер, бежит врач, начинают хлопотать вокруг лежащего без сознания Кассиуса Клея, а я медленно встаю и чувствую, как по лицу снова течет кровь.
Он все-таки успел меня зацепить. Великий боксер, чего уж там. Больше я никогда в жизни не решусь на такую авантюру. Что я, дурак, что ли? Такое может пройти только один раз. Я не профи, я просто боец спецподразделения армии России. И меня не учили драться на ринге – только стрелять и захватывать командные пункты противника. Убивать. И мне было трудно сдержаться и не убить этого человека. Больше я рисковать не хочу. Посадят ведь, волки́ позорные! Хе-хе-хе…
Рефери поднимает мою руку, показывая победителя. Появляется распорядитель – или как там его зовут официально? Я не разбираюсь в таких делах. Он кричит, объявляя мою победу, но его никто не слушает. На трибунах – драка. Дерутся всерьез – в ход идут оторванные кресла, ножки стульев, дубинки – видимо, их принесли с собой. Вопят секьюрити, бегут полицейские, народ ломится на выход, давя друг друга, и я уверен – завтра будет известие о том, что задавили как минимум человек пять. А я все стою и смотрю, стою и смотрю… и мне хочется упасть и просто лежать и ни о чем не думать. Я все-таки выжил. В который раз. Но почему-то это меня не радует. Уже привык, что ли? Или просто устал выживать.
Эпилог
Брежнев посмотрел на вошедших тяжелым, угрюмым взглядом. Он не хотел видеть этих людей и принял их только по настоянию Андропова, который сейчас стоял рядом с ними. Семичастный и Шелепин были слишком опасны и непредсказуемы и несли реальную угрозу власти генсека. Шелепин своим популистским поведением набрал слишком много очков и среди народа, и среди чиновничьей верхушки.
Семичастный был слишком умен и слишком много знал. А еще был решительным человеком, одним из тех, кто мог организовать настоящий, не выдуманный Андроповым заговор против генерального секретаря.
Брежневу неоднократно доносили о нелицеприятных высказываниях Семичастного – и в адрес самого Брежнева, и в адрес его Галины, которая распоясалась до такой степени, что ее не мог сдержать даже сам генеральный.
Говорил Семичастный и о том, что Брежнев нерешителен, вял, не способен на самостоятельные решения, что вокруг него собрались одни подхалимы – такие же безвольные и недалекие, как и он сам. И что Брежнев проедает наследие Сталина – то, что не успел добить Хрущев, и ничего не делает, чтобы вытащить страну из той задницы, в которой она оказалась.
Конечно же, вранье и обида за то, что Брежнев отодвинул Семичастного от дел и выслал, можно сказать, на самую окраину, на Украину. Так пусть скажет спасибо за то, что не расстреляли. При Сталине, так им горячо любимом, – его давно не было бы и в живых.
Зачем он пришел? За тем же, за чем и Шелепин, – просить возврата к власти. За должностью притащились, сволочи!
Будет вам должность, будет! Одного на Таймыр секретарем парторганизации какого-нибудь аила, или как там у них называется, другого… другого можно и на пенсию. Пусть отдыхает! Хватит, наработался!
Да и Юре пора бы отдохнуть. Пусть поработает с народом. На место Шелепина его, в ВЦСПС! А потом куда-нибудь в обком… Коми ССР! Бесполезный… поэт. Пусть идет стишки сочинять!
– Слушаю вас, товарищи! – Брежнев изобразил как можно более приветливую улыбку. – Присаживайтесь, объясните, что вас ко мне привело.
Гости не шелохнулись. Застыли на месте, и только рука Семичастного дернулась и скользнула за отворот кителя. Брежнев не успел удивиться, когда рука Семичастного появилась вновь, держа при этом небольшой плоский пистолет незнакомой Брежневу конструкции.
