— А как вы полагаете, что вы будете делать?
— Я найду… куда поехать… — ответила Уна, — я не хочу жить одна в Париже.
— Хотите вы или нет, — резко сказал герцог, — этого не должно быть. Я договорюсь насчет вас; вероятно, вы сможете уехать в Англию.
При этом он раздумывал, о чем таком он может договориться и если Уна окажется одна в Лондоне, будет ли это намного лучше?
«Она слишком красива, — подумал он, — и слишком юна, чтобы заботиться о себе самой».
Уна, словно почувствовав, что он беспокоится за нее, поспешно сказала:
— Пожалуйста… не думайте обо мне… Вы только недавно встретили меня… и проявили столько любезности и столько понимания…
Она вздохнула:
— Когда вы уедете, я попрошу месье Дюбушерона подыскать мне тихий пансион или квартиру, где я смогу пожить, пока… пока не найду работу.
Когда она упомянула Дюбушерона, который и впрямь, видимо, был единственным человеком, к которому она могла обратиться, герцог подумал, что если он оставит ее в таких руках, то совершит преступление.
Он подумал, что еще ни разу ни из-за одной женщины так не переживал и, порывая со своими любовницами, всегда был уверен, что их планы на дальнейшую жизнь его никоим образом не касаются.
Но Уна была совсем другой. Она была так молода, так беспомощна и так невероятно красива!
От герцога не укрылись взгляды, которые бросали на Уну в ресторане другие мужчины; он заметил, что некий пожилой джентльмен смотрел на нее не отрываясь с тех самых пор, как они вошли в зал.
Не выбирая слов, он сказал почти грубо:
— Лучшее, что я могу сделать, — это забыть Ирландию и взять на себя заботу о вас. Господи Боже, должен же кто-то о вас позаботиться!
Его тон заставил Уну взглянуть на него в полном изумлении. Она сказала:
— Вы… ни в коем случае не должны… думать ни о чем подобном… Что я могу значить… по сравнению с постом вице-короля Ирландии?
Потом, решив, что слишком серьезно отнеслась к его словам, она прибавила:
— Если я вам мешаю, то завтра я могу уехать. Мама говорила, что нет ничего невыносимее гостя, который злоупотребляет гостеприимством хозяев.
— Вы думаете, это относится и к вам? — спросил герцог.
Ей опять Стало трудно смотреть на него, и она нервно всплеснула руками, прежде чем ответить:
— Вы сказали, что моя мама не одобрила бы моего появления у вас без компаньонки, и мне показалось, что сегодня ваш кузен подумал то же самое.
— Кузена Берти не касается, что мы делаем или не делаем, — сердито ответил герцог. — Я сказал Бомону, что не хочу никого принимать, но Берти вломился силой. Он всегда был нахрапистым, и я не желаю иметь с ним ничего общего.
— Но он же ваш кузен!
— Вот именно! — ответил герцог. — И вот почему, когда он появился, я не мог указать ему на дверь и сказать, чтобы он поискал ночлега где-нибудь в другом месте. Но он уезжает завтра утром, и мы сможем забыть о нем.
Уна обрадовалась.
Герцогу хотелось побыть с ней, как и ей хотелось быть с ним. Это было так удивительно, что она не находила слов, чтобы выразить свои чувства.
Потом, решив, что с ее стороны эгоистично так думать, она сказала:
— Все-таки лорд Стэнтон ваш… родственник, а у родственников есть… привилегии.
— У моих родственников есть один общий недостаток — их у меня слишком много, — сказал герцог.
— Вы счастливец, — ответила Уна, — у меня нет ни одного.
— Как может у человека совсем не быть родственников?
У него мелькнула мысль, что она опять разыгрывает бедную сиротку, которой некуда идти и, кажется, переигрывает.
— Выходит, что может, — сказала Уна. — Папа потерял всякие связи со своей семьей, когда покинул Англию, а мамины родственники были недовольны, что она убежала с ним, и никогда не отвечали ей.
— Так что у вас действительно никого нет, — заметил герцог, — кроме меня.
— Вы знаете, как я… вам за это признательна… — сказала Уна. — Если бы вы не спасли меня сегодня, я бы…
— Забудьте об этом, — быстро сказал герцог. — Давайте помнить только, что сейчас мы вместе. Мы в Париже, в городе веселья.
«И в городе великого множества других вещей», — сказал он себе, но обсуждать эту тему с Уной ему не хотелось.
— Знаете, что бы я хотела сделать? — спросила Уна.
— Что?
— Я бы хотела увидеть ночной Париж.
Она заметила, какое выражение приняло лицо герцога, и поспешно прибавила:
— Нет-нет… не места… увеселений, типа «Мулен Руж». Я не то имела в виду.
— Тогда что же? — спросил герцог.
— Может быть, вам будет скучно, — неуверенно сказала Уна, — но я подумала, что если бы мы смогли проехать по набережным Сены и посмотреть, как освещены площадь Согласия и Елисейские поля… это было бы замечательно…
Она смотрела на него, ожидая его реакции, и, когда он улыбнулся, спросила:
— Вы уверены, что вам… не будет скучно?
— Не могу придумать, чего бы я хотел вместо этого, — ответил герцог. — К тому же, мы можем приказать, чтобы опустили верх экипажа, в котором мы сюда приехали.
Уна захлопала в ладоши.
— Интересно, — задумчиво сказал герцог, — покажется ли идея посмотреть Париж ночью такой же заманчивой через несколько лет?
— Вы хотите сказать… что, став старше, я захочу чего-нибудь другого?
— Именно это я и говорю.
— Неужели можно состариться настолько, чтобы перестать радоваться естественным вещам, предпочтя им искусственные?
— Для некоторых людей это неизбежно.
— Надеюсь, со мной этого не произойдет, — сказала Уна. — Когда я уезжала из Флоренции, то думала, что здорово будет посмотреть Париж, но вчера, когда мы были в «Мулен Руж», я поняла — он оказался совсем не таким, как я себе представляла, и, если честно, то я подумала, что он отвратителен и страшен.
— «Мулен Руж» конечно же не для вас, не стоило начинать с него знакомство с Парижем. Есть другие места, совсем на него не похожие, и, конечно, в вашем возрасте надо ходить в гости и на балы.
— Я бы лучше… разговаривала с вами…
— Что, однако, если бы вы только начали выезжать в свет, не было бы вам позволено.
— Почему?
— Потому что благовоспитанные молодые леди держатся вдали от мужчин до тех пор, пока не выйдут замуж.
— Но если им не позволяется находиться в обществе мужчин, как же они выходят замуж? — спросила Уна.
— Как вам должно быть известно, о свадьбах в Англии, как и во Франции, договариваются родители.
