– Если мамите понадобится к врачу, она сама скажет, – отмахивался он от Майкла. – Не лезь ко мне, пацан, не видишь – душа горит. Иди, иди…
И Майклу ничего не оставалось, как молча смотреть, как умирает Тереса.
Лицо у него вытянулось, щёки впали, под глазами легли тёмные круги, отчего со стороны казалось, что он ходит с закрытыми глазами. И без того не большой любитель поесть, он вспоминал о еде, только когда начинал падать от голода.
– Ох, ну прямо душу рвёт, нет сил смотреть, как Мигелито страдает, – говорила сердобольная Сэльма Лусиане, с которой сблизилась в период болезни Тересы. – Он настоящий кабальеро, не то что мои оболтусы. Тереса умрёт, а ему что делать? Пропадёт ведь… Жалко его…
Гуаделупе тоже навещала Тересу, но в одиночку. Выждав, когда Сэльма и Лусиана уйдут, тихо проскальзывала в комнату, внимательно разглядывала больную, пробовала разговорить молчавшего Майкла. Затем бежала к Инес, чтобы в мельчайших подробностях донести об увиденном, и, довольная, прятала во внутренний карман деньги, которыми Инес покупала её расположение.
Она как-то похвасталась своим умением подработать перед Хуаном, но в ответ получила неожиданный нагоняй.
– А ты та ещё сука, – сказал Хуан, когда выгонял Гуаделупе из подсобки. – Я брошу тебя, сука! Вали отсюда, пока цела!
Майкл старался не выходить из комнаты Тересы без надобности. Ему было сложно видеть всех их каждый день, таких здоровых, таких беспечных – выпивающего Хуана, эгоистичного Хесуса и тем более Инес и Гуаделупе. Даже участливое отношение Сэльмы и Лусианы раздражало его своей очевидной невежественной беспомощностью.
Но хуже всех складывались его отношения с Гонсало. И не только потому, что Майкл считал его виновным в том, что Тересу до сих пор не показали докторам. Он не мог простить Гонсало, что тот накричал на него, когда Майкл самостоятельно вызвал неотложную помощь и потребовал у явно находившегося в состоянии наркотического опьянения доктора забрать Тересу. Гонсало тогда дал доктору денег и отправил обратно, а затем в грубой форме напомнил Майклу, что в этом «чёртовом поместье» хозяин пока что он, он и будет принимать решения.
К тому же из-за беспробудного пьянства Гонсало стал агрессивен. Мог схватить Майкла в охапку и прижать к себе, не заботясь о том, что способен ненароком задушить его. И всё это для того, чтобы во всю глотку выкрикивать угрозы воображаемым врагам, среди которых чаще всего слышалось имя Мигеля Фернандеса.
– Я тебе покажу, как тут командовать, паршивый шакал! Думаешь, не знаю, о чём ты мечтаешь? – кричал Гонсало. – Ты у меня поглядишь, сын шлюхи, что такое отнимать у меня моего мальчика! Зарежу сукиного сына вот этим самым ножом!
Гонсало доставал остро наточенный нож из висевших под брюхом ножен и начинал размахивать им во все стороны, и испуганный Майкл просто закрывал глаза, чтобы не видеть, как летает перед носом блестящая сталь.
Гонсалито! Зачем ты так? Очнись, Гонсалито…
Ссора
Джанни приехал в загородный дом Стива на очередной день рождения Марши, который по семейной традиции проходил на свежем воздухе.
В невесомой кашемировой двойке нежнейшего салатового оттенка и светлых шёлковых брюках в еле заметную зелёную полоску, Марша со сдержанной элегантностью принимала многочисленных гостей, и ни один человек на свете не догадался бы, что она была вне себя.
«Полный провал, – радостно улыбаясь гостям, думала она. – Стив в очередной раз победил тебя».
Марше было от чего расстраиваться. Накануне они со Стивом сильно поссорились, и в самый разгар ссоры – а она вновь обвинила Стива в изменах – она дала ему пощёчину.
Изменяет ли он ей на самом деле, Марша не знала, хотя недельные отъезды куда-то на юг, если судить по тому, каким Стив возвращался оттуда – весёлым, оживлённым, сбросившим вес до худобы, всегда вызывали в ней подозрения. Просто ей уже давно страшно хотелось ударить его и ещё больше хотелось посмотреть, как Стив будет себя вести, когда это случится. Изобьёт её? Будет швырять посуду, крушить мебель и стрелять в воздух? Или, боже упаси, в неё?
Марша была вынуждена признать, что Стив, скорее всего, ничего этого делать не будет.
Ну разве что тоже даст пощёчину…
Ах, какой был бы козырь в войне с ним!
– А ты несдержан. Бить женщину?.. Стареешь, наверное? – сказала бы она, прежде чем выйти и оставить его одного.
Когда Марша назвала Стива стареющим любителем пороков и ударила по щеке, неловко так ударила, будто преодолевала некий установленный ею же самой барьер, он смог сдержаться и не ударить её только потому, что в прошедшее между её словами и его реакцией время успел понять: она намеренно провоцирует его на некие действия, которые обязательно попытается использовать против него.
«Врёшь, сука, не выйдет», – подумал он и, вместо того чтобы дать Марше по физиономии, молча покинул их общую спальню, бывшую традиционным местом для выяснения супружеских отношений.
Когда выходил, обернулся и с удовольствием, граничащим с восторгом, поймал выражение глубочайшего разочарования на её лице.
Даже рот раскрыла от удивления, сука.
По-прежнему улыбаясь, он прошёл через сияющий дорогой отделкой холл к себе в кабинет и уже там дал волю чувствам. Долго колотил кулаками по стенам и шкафам и расшвыривал тяжёлые стулья. Когда успокоился, схватил смартфон, нажал кнопку вызова Джанни и сообщил ему, что находится по уши в дерьме и обуреваем лишь одним желанием – разнести всё вокруг к самой что ни на есть чёртовой матери.
– Ты приедешь ко мне немедленно, грёбаный сукин сын, – шипел он в трубку, не слушая, что говорит в ответ Джанни. – Ты немедленно приедешь. Мы разругались в пух и прах, а завтра у нас приём на триста гостей. И как я должен играть образцового мужа этой грёбаной, мать её, суки? Даже во мне нет столько лицемерия, клянусь честью!
Но Джанни отказался приезжать.
– Стивви, мне нечего делать у тебя в такое время. Моё появление будет означать, что ты поддался её давлению. Марша расценит его именно так, согласись? – спокойно повторил он уже сказанную до этого фразу, которую Стив не услышал сразу из-за того, что не был в состоянии слышать кого-либо, кроме себя.
– Да, мать её, – помолчав, сказал Стив. – Ты прав. Расценит именно так. Но на завтрашнем мероприятии ты будешь, и это не обсуждается. Я всё сказал.
И он отключился, не дожидаясь ответной реакции Джанни.
Разговор со Стивом похоронил надежды Джанни отвертеться от предстоящего визита на день рождения женщины, с которой они не выносили друг друга с первой минуты знакомства.
– Сколько можно? – ворчал он, стоя в просторной гардеробной перед вереницей вешалок с костюмами. – Как же им не надоело? Столько лет одно и то же. Дни рождения, приёмы, рауты, прочая хрень. И не ленятся, сучьи дети!
