– Там падре Мануэль, кажется, не в себе, – испуганно прошептал он, на что Ньето понимающе кивнул.
Что падре не в себе, Ньето понял ещё во время его визита по вопросу усыновления, поэтому совершенно не удивился услышанному. Он приказал падре Алваро молчать и безотлагательно приступить к новым обязанностям.
– У прихожан не должно быть поводов к недовольству. И желания вспоминать прежнего падре – тоже. Я ясно выразился? – наморщив круглый лоб, спросил он у священника.
– Более чем, сын мой, – спешно согласился падре Алваро и несколько раз на всякий случай осенил себя крестным знамением.
На самом деле в проблемах со священником Ньето был заинтересован ещё меньше мэра Родригеса.
Дело было в том, что Ньето завёл себе молоденькую любовницу и категорически не желал никаких перемен.
Молчаливой и диковатой девочке с выступавшими от худобы ключицами и ещё не успевшими налиться острыми холмиками грудей на вид никак нельзя было дать больше четырнадцати лет, хотя на самом деле стукнуло уже шестнадцать. Звали девочку, так же как и его жену, Долорес, и, чтобы не вздрагивать каждый раз, произнося её имя, Ньето назвал её Аделитой. А привлекла Долорес-Аделита внимание начальника полиции даже не тем, что была новенькой в одном из принадлежавших ему борделей, куда поступила неделю назад, а двумя неудавшимися попытками покончить с собой.
Мысль, что он спит с без пяти минут самоубийцей, сильно заводила Ньето, но он не учёл того, что может по-настоящему влюбиться. Когда же это случилось, ещё долго не верил, что подобное могло произойти именно с ним – старым и опытным волком.
Не раздумывая о причинах влюблённости, он снял у ветерана войны видавший виды дом на окраине города, забрал Аделиту из борделя, купил ей кучу аляповатого кружевного белья и разных ярких одёжек и надел на смуглую руку тонкий золотой браслет.
Поначалу он ждал, что страсть пройдёт, но быстро понял, что терпит поражение, а когда понял, то расслабился и с наслаждением закрутил самый сладкий роман в своей жизни, регулярно погружаясь в объятиях отрешённо отдававшейся ему Аделиты в замешанную на остром чувстве опасности и от этого ни с чем не сравнимую негу.
Опасность была не придуманной, а вполне настоящей. Жена Роберто Ньето, Долорес, славилась своей ревностью, к тому же имела очень влиятельных родственников в среде разбогатевших на наркобизнесе и торговле оружием сапатистов и как никто имела возможность доставить мужу кучу неприятностей самого жестокого свойства. О судьбе Аделиты в этом случае Ньето не пытался даже думать. Уж он-то отлично знал, как выглядят жертвы расправ в такой родной для него и одновременно такой чужой приграничной стороне.
С нахлынувшей любовью надо было что-то делать, и Ньето решил поговорить с Мигелем Фернандесом, поскольку жаждал совета или хотя бы поддержки знавшего толк в любовных перипетиях друга.
Они встретились подальше от лишних глаз и ушей, в небольшом баре, давно облюбованном Ньето для важных бесед. Бар обслуживал проезжавших мимо дальнобойщиков, и местные в нём почти не бывали не только потому, что сюда надо было добираться почти час, но и потому, что отлично знали, кого можно встретить сидящим в ближнем от входа углу. Мозолить же глаза начальнику полиции без особой надобности никому в городе не хотелось.
Они сидели в баре уже почти час. За стойкой возился толстый бармен, в старинном, словно сошедшем с ретрофотографий музыкальном автомате рыдали над несчастной любовью сладкоголосые марьячос, на полках позади бармена поблёскивал ряд початых бутылок, сквозь тусклые стёкла маленьких окон пыталось заглянуть внутрь любопытное солнце.
В противоположном от Ньето и Мигеля углу с бутылкой колы в руке и зубочисткой во рту пристроился мрачно-тоскливый Панчито.
Больше в баре никого не было. На улице тоже стояла тишина, прерываемая лишь изредка проносящимися мимо автомобилями.
Мигель пил тёмное пиво из высокого стакана с толстым двойным дном, вспыхивала в уголках пунцового рта перемещавшаяся в разные стороны сигара, щегольская рубаха с крепким стоячим воротником была явно специально расстёгнута на несколько пуговиц. На смуглой, ладно скроенной груди посверкивала толстая золотая цепь.
Ньето только что сообщил Мигелю, что завёл себе подружку, и с некоторой тревогой ждал ответа, понимая, что реакция друга на новость, скорее всего, будет резко отрицательной.
Так оно и оказалось.
– Нет, ты точно сбрендил, Робиньо, – хлопнул рукой по столу Мигель. – У нас с тобой куча дел, которые не принято называть легитимными, и осторожность надо соблюдать в первую очередь из-за дона Ласерды. Многие, в том числе и он, чего тут греха таить, только и ждут нашего промаха, чтобы сожрать нас. И потом, ты же знаешь эту крысу, мэра Родригеса. Он тут же сдаст нас со всеми потрохами.
Ньето промолчал.
– Понюхал… – Мигель запнулся, так как хотел сказать грубое слово, но что-то во взгляде Ньето остановило его.
– Увлёкся девчонкой, – поправил он самого себя, – с кем не бывает? Но чтобы снять ей жильё, да ещё в том же городе, где живёшь сам? Нет, ты точно сбрендил, дружище!
– Я осторожен, Мигелито, – сказал Ньето, скорее, для того, чтобы хоть что-то сказать в ответ.
Мигель отмахнулся.
– Ерунда. Ты обязательно потеряешь бдительность, рано или поздно. Это неизбежно. Любой чувак, заведя роман на стороне, рано или поздно теряет контроль над ситуацией. Потеря бдительности и есть плата за полученное удовольствие. В этой жизни, Робиньо, за всё приходится платить. Так уж устроен мир, и не надейся, что тебе повезёт больше других.
Он отпил порядочный глоток пива и выжидательно взглянул на собеседника.
– Не могу, – лаконично сказал Ньето.
– Да люби ты эту девчонку сколько влезет, – развёл руками Мигель. – В конце концов, рискуешь ведь ты, а не я. Это у тебя, а не у меня ревнивая супруга, и это ты, а не я хожу по лезвию бритвы. Тебе и карты в руки. Но я предупредил.
– Я знал, что ты не станешь меня поддерживать, – философски заметил Ньето.
– С другой стороны, кто может разболтать? – продолжал рассуждать Мигель. – В городе таких людей нет, в районе – тоже. Ну разве что служанки увидят, или в баре будут языками чесать местные пьянчужки.
– А вот сейчас я слышу то, что хотел, – усмехнулся Ньето.
Мигель вновь развёл руками, всем своим видом демонстрируя собеседнику решимость поддержать его в случае непредвиденных осложнений, затем пыхнул сигарой и, заговорщически подмигнув, спросил:
– Расскажешь о ней?
– С ума по ней схожу, Мигелито, – скорее пожаловался, нежели высказал восторг Ньето. – Не могу работать, спать, не хочу есть, а только её хочу. Каждую минуту хочу. Сколько я их видел – не пересчитать, а вот чтобы так зацепило – такое со мной впервые, клянусь всеми святыми.
