– Хорошо, – кивнул Ньето. – Пускай твой парень привезёт его.
– Робиньо, я всё отлично понимаю, – продолжил Мигель. – Потому и советуюсь. Если бы не Мастак Ласерда… чёрт, да кто бы меня остановил в этом жалком городишке? Нам надо будет выработать план действий, и мне позарез нужна твоя помощь. Я ясно выразился?
Он выбросил в открытое окно почти выкуренную сигару, уже порядком измучившую Ньето своим дымом, и уставился на него в ожидании ответа.
– Я видел малыша гринго тогда в церкви, Мигелито, – задумчиво, будто перебирая воспоминания, сказал Ньето. – И потом видел, в городе, Гонсало ещё его куда-то тащил за собой. И сегодня тоже успел полюбоваться. Красавчик, конечно, каких свет не видывал.
– И что?
– А то, что он никогда не будет вашим. Ни твоим, ни Гонсало, ни падре Мануэля.
При упоминании падре Мигель удивлённо приподнял брови, и Ньето в ответ кивнул. Мигель возмутился. Это что же такое на самом деле происходит? И священник туда же? Наглая, неблагодарная скотина из Мехико! Сколько Мигель сделал для него и его паршивой церквушки! Ну ладно. Он потом с ним разберётся.
– Никто из вас не сможет с ним совладать, – услышал он Ньето и попытался было возразить, но Ньето предостерегающе поднял руку, предлагая дослушать его до конца.
– Послушай, Мигель, меня, старого койота, – с видимым усилием обернувшись назад, сказал он. – Я столько всего повидал на этом свете, что мне порой кажется, что я проживаю уже сотую жизнь. И про малыша гринго я знаю всё, хотя не перекинулся с ним ни единым словом. Он своенравен и норовист, как необъезженный конь. Не будет подчиняться, будет гнуть свою линию. Когда подрастёт – уедет к себе. Помяни моё слово, уедет. Один уедет, понимаешь? Без тебя. Он так и не полюбит тебя.
– Почему? – уже еле сдерживаясь, спросил Мигель.
– Не знаю, Мигелито, – ответил Ньето и отвернулся. – Это мне голос внутренний подсказывает, понимаешь? Его ещё интуицией называют. И эта самая интуиция ещё никогда меня не подводила. Мой тебе совет: забудь о нём. И потом, ты что, хочешь скандала? Ты же не бандит с большой дороги и не член парламента, чтобы шпилить по хазам младенцев. Чёрт возьми, я никогда не подозревал склонности к мальчикам именно в тебе. И не надо мне петь песню про усыновление. Ошибался я в тебе, чико, точно ошибался.
– А как же твоя интуиция? – иронично спросил Мигель, на что Ньето открыл дверцу автомобиля, дав понять, что разговор окончен, а когда Мигель, со злостью захлопнувший за собой дверцу так, что машина затряслась, уже отошёл на приличное расстояние, крикнул ему вслед в открытое окно:
– Ты решил всё испортить, Мигель Фернандес! Ты просто решил всё испортить!
Злой донельзя, Мигель шёл по площади так, будто был один в целом мире.
– Убью всех, суки, суки, никто не сможет меня остановить! – цедил он, расталкивая прохожих. – Ни Ласерда, ни этот мешок с дерьмом, ни другой мешок, в сутане. Суки!
Подлетев к весело болтавшей с дамами из местного высшего общества Марии-Луизе, он коротко распорядился собираться.
– Мне собираться? – хлопая накрашенными ресницами, возмутилась Мария-Луиза. – Уже?
– Всем, – процедил Мигель. – И тебе, и мамаше, и Консуэлите.
– Но папа! – воскликнула было Консуэло.
– Немедленно убираемся прочь с этой чёртовой помойки, – не терпящим возражений тоном распорядился он, глядя исподлобья на их в один миг ставшие кислыми лица. – Кто не подчинится, будет добираться домой самостоятельно. Тебя это тоже касается, мама. Мама! Да! И тебя! Да, тоже! Всех! Я сказал – всех!
Артуро
Распорядившись спрятать диск с записями Мораеша в надёжном месте, Стив сделал несколько звонков, сказал секретарше, чтобы она принесла ему кофе, и, переполненный впечатлениями от прочитанного, вспомнил грандиозный праздник, устроенный на острове в честь завершения строительства. Он трахал тогда доставленных с континента цыпочек всю неделю, обкурился и обдолбался до чертей и упился до синевы. И всё равно чувствовал, что ему мало, мало, хочется ещё и ещё, чтобы было до последнего вздоха и до последней капли крови или спермы – тут уже как бог на душу положит. Что и говорить – эксперимент по созданию персонального рая удался на все сто процентов. По всем показателям удался, начиная от лучшей в мире архитектуры и лучшего в мире дизайна и заканчивая безупречно организованной инфрастуктурой. Да и персонал с первого дня работал так, будто усвоил правила жизни на острове с молоком матери.
А всё благодаря Артуро, факт.
Артуро Торрес, высокий грузный аргентинец, экономист по образованию и садовод по призванию, был принят в агентство ещё на заре его появления и слыл мастером по выполнению деликатных дел. Виртуозно скрывая за обманчивой ленью движений и полусонным взглядом глубоко посаженных глаз профессиональную подготовку, аргентинец вводил в заблуждение даже самых проницательных противников и был у Стива и Джанни на самом лучшем счету, но через несколько лет интенсивной работы – теневая империя как раз набирала обороты – был вынужден уйти на покой.
У Артуро стало шалить сердце.
В молодости Артуро не только любил употреблять вино и четыре пачки курева в день, но и как минимум лет десять сидел на мескалине. И именно это, вроде канувшее в забытьё, удовольствие аукнулось ему диагнозом, поставленным безжалостными врачами в самый, как водится, неподходящий момент.
Больное сердце означало фактор риска, риск же среди агентов второго уровня был недопустим.
Он собрался было вернуться в родной Буэнос-Айрес, купить там домик в тихом квартале, а может быть, уехать за город и стать фермером, но как раз подошло к концу строительство виллы, и Стив и Джанни сразу вспомнили и о садоводческом призвании вышедшего в тираж агента, и о его профессиональных качествах. В свою очередь, Артуро с радостью принял предложение возглавить сложное островное хозяйство. Он был разведён, много лет не общался с бывшей женой, у него не было ни родителей, ни детей, и искать на большой земле ему по большому счёту было нечего.
Он полюбил остров с первой минуты, очень быстро стал там незаменим и со всей серьёзностью считал, что попал в рай.
– Стив Дженкинс и есть мой Бог, – с удовольствием богохульствовал Артуро, сидя в баре по вечерам за дежурными стаканчиками красного вина, число которых с каждым годом подозрительно увеличивалось. – А я, Артуро Эрнан Торрес, – его апостол Пётр. А вместе мы – охранители этого благословенного местечка.
И щурился опущенными книзу уголками карих глаз.
Однажды с Артуро случилось нечто, что выглядело как сон. Из разряда тех снов, в которых всё по-настоящему, будто происходит наяву.
Он так и не смог понять потом, когда действительность перешла в сон, а следом вернула его обратно, несмотря на то что в поисках ответа перерыл Интернет и островную электронную библиотеку. И лишь разговор с Джанни, случившийся много позже настигнувшего Артуро то ли сна, то ли не пойми чего, помог бывшему агенту второго уровня обрести утраченное душевное спокойствие.
