– Что ты такое выдумал? – спросила она, встав напротив усевшегося в плетёное кресло Мигеля. – Какое ещё усыновление? Ты что, забыл, что в этом ребёнке будет течь чужая кровь? Разве не ты сам говорил всегда, что для тебя это важно и потому не будет никаких других детей, кроме внуков от Конси?
Она была взволнована донельзя. Какой ещё ребёнок? Опять подгузники, пелёнки-распашонки и запах детских какашек? Опять этот плач по ночам? Никакие няньки не в состоянии его остановить!
– Да брось ты эту чёртову сигару! – возмущённым тоном добавила она. – Всё вокруг отравил дымом, да и не видно мне тебя из-за него совсем! Я с тобой разговариваю или со столбом?
Мария-Луиза хотела ещё что-то добавить, но, заметив, что Мигель резко вынул сигару и посмотрел вроде на неё, но при этом как бы сквозь неё, осеклась, потому что ей вдруг почудилось, что это не Мигель находится здесь, на балконе их спальни, а какой-то другой, незнакомый человек, который не только не знает её, но даже и не видит.
Она испугалась и осенила себя крестным знамением, но Мигель уже очнулся, встал с кресла и, продолжая пыхать сигарой, пошёл обратно в спальню, равнодушно бросив в её адрес фразу:
– Не ори. Весь дом разбудишь.
Мария-Луиза поспешила следом. Она уже поняла, что надо сменить тактику, и заговорила кокетливо-игривым тоном, пытаясь таким образом вернуть Мигеля из плена захвативших его голову идей обратно, в тишину и уют их совместной жизни.
– Мигелито, ну Мигелито, ну мой красавчик! Расскажи своей Луисите о своих мыслях, поделись сокровенным. Ты же знаешь, муженёк, что твоя жёнушка не даст тебе плохого совета.
Мигель прилёг обратно на кровать, заложил руки за голову и задумчиво уставился в потолок. Вспыхивал и гас беспрестанно снующий из одного уголка губ в другой огонёк сигары, и Мария-Луиза испугалась окончательно.
– Мигель, ну что с тобой? Ты какой-то странный! Тебя кто-то накрутил? Дева Мария, ну конечно!
Мария-Луиза возмущённо взмахнула пухлыми руками, в любое время дня и ночи унизанными множеством колец.
– Опять моя дорогая свекровь начала свою старую песню про наследника! – воскликнула она. – Донью Аугусту исправит только могила, и ты не наезжай сейчас на меня из-за своей мамы! Ты знаешь, что я права!
Мигель вынул изо рта сигару и раздражённо сказал:
– Не зря я всегда говорил и буду говорить, что ты дура. И дочь твоя дура. Да и моя мать тоже дура. Святые угодники, что за женщины окружают меня! С кем я живу?!
Распалившись от собственных слов, он швырнул на пол сигару и несколько театрально вскрикнул.
– Больше не могу с вами, дуры!
Испуганно разглядывая Мигеля, Мария-Луиза осенила себя крестом и, подбежав к расположенной в боковой стене нише со статуей Девы Марии, лихорадочно зашептала выученную ещё в детстве молитву-заговор. Мигель некоторое время смотрел на жену так, будто видел её впервые. Затем взгляд его изменился, а тон стал совершенно другим.
– Ну чего ты так испугалась, глупая, – ласково сказал он. – Иди-ка сюда, приляг рядышком со своим мужем, только кровать не раздави ненароком.
Он засмеялся своей шутке, затем растерянно потрогал рукой лицо и, не обнаружив в уголке рта привычной сигары, стал шарить глазами в её поисках. Заметил возле стены сиротливо темневший длинным боком сигарный контур и, указав на него Марии-Луизе, попросил:
– Подай сигару, жёнушка.
Она охотно и довольно ловко для её комплекции исполнила просьбу, а Мигель еле удержался от того, чтобы не зааплодировать. Способность этой толстой и неуклюжей, на первый взгляд, женщины к быстрым слаженным действиям всегда умиляла его.
– Я тебе всё сейчас расскажу, Луисита, – миролюбиво сказал он. – Только ты меня не перебивай, договорились?
Довольная, она протянула ему сигару, терпеливо подождала, пока он вновь раскурит её, и обратилась в слух.
План усыновления маленького гринго привёл Марию-Луизу в восторг.
– Он просто прелесть, правда? Я глядела незаметно в его сторону там, в церкви, но успела только чуть-чуть увидеть. А потом он сидел между Гонсало и его мамкой, и его самого не было видно, только кудряшки. Так вот, я на эти кудряшки и посмотрела. Целых два раза посмотрела, когда повернулась в ту сторону. Нет, я, конечно, сделала вид, что просто смотрю, но разглядеть так и не смогла, ни в первый раз, ни во второй. Знаешь, о нём весь город говорит!
– Только, только, – раздражённо передразнил жену Мигель. – Ты другие слова знаешь вообще? Я тут рассказывать собрался о своих планах, а вместо этого слушаю про какие-то кудряшки!
– Да-да, молчу, Мигелито, молчу. Ой. А ведь вы с ним тёзки. – И Мария-Луиза даже села на кровати от неожиданности.
– Его ведь тоже Мигелито зовут! – воскликнула она. – Это же знак свыше, Мигелито!
Мигель закатил глаза и, еле сдерживаясь, процедил сквозь зубы:
– И что? Что с того, что мы с ним тёзки?
– Как что, Мигелито? Это же знак…
Но Мигель не дал ей договорить.
– Так! Или ты молча… слышишь, Мария-Луиза… молча слушаешь меня, – заорал он, – или я больше не произнесу ни одного слова!
Она покорно закивала, и Мигель получил, наконец, возможность излить душу.
К концу монолога, уже не раз до этого произнесённого перед Панчито, он настолько распалился, что совершенно не мог совладать с собой. Эмоциональное возбуждение ожидаемо переросло в сексуальное, и он навалился на Марию-Луизу, стал мять её грудь, хватать за уши и голову, кусать в шею и тереться об её тело, как трутся иногда о фонарный столб собаки.
Ласкаясь, Мигель не переставал говорить, точнее, рычать беспорядочные, отрывочные слова:
– Я его… обожаю… жёнушка… я хочу… хочу… чтобы… сын… красавчик… с ума схожу… Луисита… с ума…
Поведение Мигеля не удивило и не шокировало Марию-Луизу. Напротив, она с удовольствием подхватила бешеный порыв мужа, кусалась в ответ на укусы, рычала в ответ на рычание и извивалась под ним всем своим толстым, но на удивление подвижным телом.
Бурные ласки закончились не менее бурным половым актом. Ещё не отдышавшись как следует, Мигель со смешком произнёс:
– Мы с тобой оба чокнутые, да?
– Точно, – засмеялась она, а затем как ни в чём не бывало сказала:
– Я знаю, что нужно делать.
– Что?
– Нужно подкупить.
– Кого?
– Гонсало. Или его жену. А лучше обоих. Дать им денег и объяснить, что они уже старые, чтобы воспитывать красивеньких мальчиков.
– А если откажут? Да и эта, как её, Инес – она не старая совсем. И внешне ничего так…
– Внешне? Вот ещё! Что в ней хорошего, в деревенщине! А если откажут, будем думать дальше. Подожди, мне пришла в голову одна мысль.
