Посещение ванной комнаты было завершающей частью сложившегося за время их близости ритуала, проходившего по одному и тому же сценарию.
Как правило, Мигель забегал в комнату, торопливо расстёгивался, вынимал готовый к сексу пенис и ругался, если к этому времени Панчито не успевал скинуть штаны. После свидания подхватывал скинутые вещи, шёл через распахнутую дверь в крошечную ванную комнату, где принимал душ из установленного там же бака, и выходил покурить свою неизменную сигару на заднее крыльцо, с которого открывался великолепный вид на подступавший к домику лес.
Следом за хозяином в ванную плёлся Панчито, а потом они уезжали обратно.
Вот и сейчас Мигель подхватил вещи и побежал принимать душ, но Панчито даже не пошевелился. И не потому, что не мог, а потому, что не хотел.
Из глаз брызнули услужливо подступившие слёзы и, не успев толком намочить щёки, впитались в пыльную плоть подушки. Следом затряслась от рыданий грудь, а на душе сделалось так горько, будто Панчито потерял близкого человека.
Он лежал и плакал, сам не зная отчего. Может, из-за замаячившего расставания с Мигелем и одержимой вечными страстями матери? Или из-за погибшего от пуль отца, оставившего Панчито ещё подростком самому преодолевать тяготы жизни? А может, из-за будущей потери того пресловутого сладостного унижения, возникавшего внутри него помимо воли, и чувства обделённости, когда перерывы между свиданиями становились долгими?
Он и сам не смог бы ответить, почему плачет. Даже если бы захотел.
Мигель надел штаны и только собрался запалить свою неизменную сигару, как понял, что наполовину гол, потому что забыл возле дивана майку. Он вернулся обратно и обнаружил Панчито лежащим в той же позе, в какой оставил его некоторое время назад.
Голые ноги шофёра распластались по полу, лицо спряталось в подушках, руки раскинулись в стороны. Желтела на худых ягодицах подсохшая сперма.
«О-о-о, кажется, я переусердствовал сегодня», – с досадой подумал Мигель, глядя на распятое тело любовника.
– Эй, парень, да у тебя вся жопа в сперме. Так и пойдёшь меченым? – нарочито грубо крикнул он, но Панчито не отреагировал, и Мигель встревожился.
– Эй, Панчо, – уже тихо позвал он. – С тобой всё в порядке?
Натягивая на голое тело майку, он подошёл поближе, наклонился к шофёру и услышал сдавленные рыдания.
– Истерим, значит, – мгновенно раздражаясь, рявкнул он. – Я сейчас сяду за руль и уеду, а ты валяйся тут, пока не сдохнешь. Будешь иметь массу времени для того, чтобы оплакивать себя. Да хоть до второго пришествия можешь оплакивать, мне наплевать. Слушай, а может, тебе капель налить или сосочку дать? А хочешь большую соску? Вот она, в моих штанах, ждёт, пока ты её оприходуешь.
Последняя фраза означала прямую угрозу непосредственного исполнения, и Панчито понял, что надо брать себя в руки. Вот уж чего он точно не сделал бы, так это не стал бы отсасывать. Никому и никогда, пусть даже своему хозяину.
Много чести! Даже для него много, да!
Он заставил себя подняться с дивана, с трудом привёл себя в порядок и повёз Мигеля обратно. По пути совершенно не следил за дорогой, не слышал возмущённых реплик, которыми Мигель сопровождал очередной не обойдённый им ухаб, не реагировал на замечания, с визгом проезжал повороты и давил выползших на дорогу змей. Мигель чертыхался, но ему было лень ругаться по-настоящему. К тому же его безудержно клонило в сон, и уже не терпелось вернуться домой, переодеться в домашние штаны, выпить пива и заснуть на диване в зале под болтовню своих толстых женщин.
– Сукин сын! – только и бормотал он после очередного встряхивания. – Нет, ну каков сукин сын!
Обычно Панчито отвозил Мигеля в поместье, пересаживался на мопед и ехал обратно в город, где жил вместе с матерью в маленьком обшарпанном доме. Но на этот раз всё пошло по-другому.
– Поехали к тебе, – распорядился Мигель. – Обратно я сам поведу. Разворачивайся.
– А как же мой мопед? Он же остался там, в доме.
– Приедешь утром на автобусе, не рассыплешься.
Панчито понял, что предчувствие его не обмануло и разговор, которого он так боялся, произойдёт прямо сейчас, и к его горлу вновь подступили слёзы.
Они поехали к кварталу, в котором жили Панчито и Маргарита. Квартал располагался на одной из городских окраин, и вскоре справа и слева потянулись маленькие неказистые дома, в которых рождались, жили и умирали люди, пришедшие в этот мир с совершенно непонятной миссией.
Мигель много раз спрашивал себя, для чего рождается на свет божий большинство жителей городских окраин. Неужели только для того, чтобы всю жизнь прожить в пыльном пригороде, в крошечном домишке со стенами, покрытыми пятнами сырости, и под залатанными черепичными крышами?
Что есть радость для них? Телевизор, по которому идут сериалы? Вечернее пиво и чипсы? Самокрутка с травой? А может, сон и явь переплелись в их жизнях воедино, и нет ни утра, ни дня, ни ночи, а есть одна изматывающая душу рутина?
Год за годом, десятилетие к десятилетию, вот уже жизнь подошла к концу, впереди мгла и небытие, позади годы, о которых нечего вспомнить.
Какого хрена они рождаются? Чтобы умереть, не родившись? Нет, он не мог их понять. Никак не мог.
Когда подъехали к небольшой, видавшей виды изгороди, за которой темнели окна одноэтажного домика Панчито, Мигель обрёл живость мыслей, но по-прежнему молча ждал, пока автомобиль, лавируя по узким улицам, не уткнётся в ограждавшую крохотный двор металлическую решётку. Панчито выключил двигатель и только открыл дверцу с намерением уйти, как Мигель остановил его.
– Посиди пока, есть разговор, – сказал он.
Панчито послушно захлопнул дверцу, заметив, что Мигель сосредоточенно смотрит в одну точку, проследил за направлением его взгляда и увидел, как в конвульсивных попытках выбраться наружу бьётся на внутренней стороне лобового стекла крупная муха.
– Вот зачем они внутрь залетают? – задумчиво проговорил Мигель. – Неужели не понимают, что это ловушка?
– Как они поймут? – буркнул Панчито. – У этих тварей нет мозгов.
– Согласен, нет. Как и у многих двуногих, не правда ли, Панчо?
И он взглянул на Панчито, но не с привычно влажным блеском в глазах, а равнодушно, как смотрят на пустое место. Потом отвернулся и продолжил наблюдение за мухой.
Панчито чувствовал, как по спине медленно ползёт капля пота, и мысленно следил за её движением.
Вот она замедлила ход, затем опять поползла, вновь замедлила, вновь поползла, затем остановилась, будто раздумывала, как поступить, и, наконец, замерла окончательно.
– Я принял решение не встречаться с тобой больше, Панчо.
Панчито судорожно сглотнул слюну, но ничего не сказал.
