– Мамита, что ты делаешь под моей кроватью?
– Ничего. Ничего не делаю.
– Может, ты заболела?
Тереса встала с колен, оправила юбку и посмотрела на Майкла с виноватым видом.
– Да, наверное. Хотя нет, не наверное, а точно заболела. Самое время мне…
Она хотела сказать «самое время мне на кладбище», но прервала себя на полуслове.
«Что за привычка про кладбище болтать, да ещё при ребёнке?» – подумала она и сказала совсем иное:
– Самое, говорю, время побывать у доктора.
– Так я же доктор, – просиял Майкл. – Ложись, мамита, я буду тебя лечить.
Он спрыгнул с кровати, потянул Тересу за руку, и ей пришлось сбросить туфли и прилечь.
– Давай, Мигелито, вылечи меня поскорее, – закряхтела Тереса и протянула правую руку ко лбу.
Продолжить затеянную игру Майкл не успел. В коридоре послышался шум, с сильным стуком распахнулась дверь, и на пороге появилась разъярённая Инес.
– Что ты сделала с ребёнком, ведьма? – заорала она и, не теряя времени, подскочила к Майклу, схватила его под локти, приподняв в воздух, переставила, как переставляют с места на место куклу, в простенок между двумя окнами, затем бросилась к Тересе и начала за волосы стаскивать её с кровати.
Громкий крик и проклятья не смолкали ни на минуту.
– Дрянь, дрянь, змея проклятая, гореть тебе в адском пламени, что ты сделала с ребёнком?! – кричала Инес. – И чего это ты тут валяешься?! Э-й-й-й, с-м-о-т-р-и-т-е-е-е! Все смотрите! Все! Валяется на кровати, как какая-то сеньора! Проклятая ведьма, бесово отродье, кровопийца!
Она оттаскала Тересу за волосы, свалила её на пол и стала бить наотмашь: по голове, по лицу, по спине, по шее.
Тереса молча пыталась прикрыть голову руками. Она ни на минуту не забыла о том, что где-то рядом её мальчик, и он это всё видит, и ему нельзя на это смотреть, ведь детям нельзя видеть, как дерутся взрослые, это навсегда остаётся в их памяти уродливым несмывающимся пятном.
На крики Инес сбежались все обитатели поместья во главе с выползшим из своей комнаты Гонсало. Не было только накануне хватившего лишку и от этого спавшего крепким сном у себя в подсобке Хуана.
Увидев, что Инес бьёт непривычно тихую и покорную Тересу, Гонсало рассвирепел и бросился на жену. Она тут же отстала от Тересы, прикрыла голову руками и затихла. За многие годы жизни Инес успела изучить все степени ярости Гонсало и знала, когда есть смысл сопротивляться, а когда лучше этого не делать для того, чтобы просто остаться в живых. Гонсало бил Инес за всё. За свою нелюбовь к ней. За равнодушных к нему собственных детей. За утробное мычание во время близости. За то, что посмела поднять руку на мамиту.
«Вот это да – бить мамиту! Получай, Инес, и ещё, и ещё!»
Истошно кричала Гуаделупе, вторили ей Лусиана и Сэльма, и с блудливой улыбкой наблюдал за чинимой над Инес расправой прятавшийся за их спинами Хесус.
Спас Инес Хуан.
«Опять перепил», – морщась, думал он, с трудом проснувшись на узкой лежанке за старинной ширмой, служившей спальной перегородкой в подсобке, и едва успел свесить ноги и заняться поисками стоптанных спортивных шлёпанцев, как в его ещё затуманенное алкоголем сознание ворвались женские крики. Прислушавшись, Хуан понял, что крики доносятся со стороны хозяйского дома.
– Чёрт! – выругался он. – Что за чёрт!
Одеться и выскочить из пристройки было для Хуана делом одной минуты. Даже ширинку не успел застегнуть, позже ему Хесус укажет на это глазами, аккурат перед тем, как он накостыляет ему «за равнодушие к страданиям человечества», как Хуан позже объяснил Майклу, спросившему, за что он ни с того ни с сего побил Хесуса.
В коридоре Хуан едва расцепил руки, чтобы отпустить Гонсало, как из комнаты вновь раздался крик Тересы:
– Гонсало, Гонса… Ох… Мигелито сбежал! Ох!.. Найди его, Гонсало, заклинаю тебя всеми святыми!
Да, Майкл сбежал, ведь открыть ставню и выскочить через подоконник одноэтажного дома было для него пустячным делом. Как был, босой, он спрыгнул на кусачую скользкую траву и изо всех сил побежал по тропинке, ведущей к воротам, проворно перелез через забор, спрыгнул на каменистую обочину дороги и был таков.
Летела светлая полоса дороги, босые ноги ловко перепрыгивали через каменистые препятствия, в ушах свистел ветер…
«В автобусе надо платить за билет. Ну ничего. Я попрошу водителя, и он пустит меня без денег», – подумал он некоторое время спустя и, успокоившись после принятого решения, бежал ещё какое-то время, но вскоре заметно сбавил темп, а потом и вовсе остановился.
Вспомнилось, как Инес избивала Тересу, и Майкл понял, что не может вот так взять и уехать. По крайней мере, не сейчас. И вообще, он уедет отсюда не один, а с мамитой.
Гонсало и Хуан потому и нашли его довольно быстро, что он не собирался убегать.
Мелькнула вдалеке круглая детская голова. Хуан резко заглушил двигатель, чтобы не спугнуть беглеца, и они с Гонсало вылезли из автомобиля и двинулись в его сторону, жестами указывая друг другу места дислокации на случай его возможного побега.
Майкл стоял на обочине справа от дороги и внимательно разглядывал придорожные кусты.
Хуан подошёл поближе и, ещё не зная, как себя вести, медленно поднял руки вверх, демонстрируя таким образом, что не собирается делать резких движений.
– Мигелито, поедем домой, – предложил он, стараясь придать голосу как можно больше дружелюбного спокойствия. – Там тебя Тереса ждёт. Уже извелась вся, жалко её.
– Ещё как извелась, клянусь честью, – подхватил слова Хуана Гонсало. – Давай, малец, поехали. А потом я тебя в город отвезу, хочешь?
– Хочу, – легко согласился Майкл и, вложив ладонь в протянутую Гонсало руку, вприпрыжку побежал рядом с ним.
– Ты опять купишь мне воду? – спросил он, щурясь от утреннего солнца.
– Конечно, куплю. Хоть десять бутылок. А, кстати, ты считать-то умеешь? Десять – это сколько? Сможешь на пальцах показать?
Гонсало сыпал вопросами, ещё не веря лёгкости, с которой ему удалось вернуть мальчика.
Майкл остановился и показал десять растопыренных пальцев.
– Молодец! – одобрительно кивнул Гонсало. – А если их будет восемь, сможешь показать?
Майкл показал восемь растопыренных пальцев.
– Умница! – воскликнул Гонсало. – Хуанито, ты видишь, какой у нас молодец растёт?!
– Ты что, придурок, Гонсало? – явно желая надерзить, спросил Майкл. – Я умею считать уже давно. Выучился, ещё когда с ней жил. Она меня учила кое-чему, пока окончательно не заболела.
– Она – это кто? – не понял Гонсало.
