– Конечно, согласен, – не моргнув глазом, солгал Майкл. – Ты что, не поняла этого сразу?
– Как же я пойму, если ты ничего не говоришь, ни да, ни нет. Уау! Мы классно повеселимся! Да, я ещё скажу Ронни, чтобы он принёс хорошей травы. Идёт?
– Сумасшедшая Линни, – улыбнулся Майкл.
– Ты ещё даже не знаешь, какая я сумасшедшая, – игриво погрозила ему воодушевлённая победой Линн.
– И мне не терпится узнать, – сказал Майкл и лёг навзничь. – Покажи мне своё сумасшествие прямо сейчас, милая.
Она не заставила его повторять приглашение дважды, и небольшое помещение магазинчика вновь заполнилось громкими, окрашенными в бархатистые тона страсти возгласами.
Перед его уходом они договорились, что Майкл придёт завтра на организованное Линн свидание с Ронни, и он ушёл из её магазина, чтобы никогда туда не возвращаться.
«Так тебе и надо, красавчик, – корил он себя той же ночью, лёжа без сна на узкой продавленной кровати. – Говорил же, что не будешь ни с кем связываться. А если бы она сразу притащила своего Ронни в магазин, не предупредив тебя? И он оказался бы этаким громилой под потолок ростом? Судя по её рассказам, он именно такой и есть, качок, да ещё и задира. А если бы он пришёл не один, а с друзьями? И не для того, чтобы мирно трахаться, а чтобы тупо избить тебя и сломать по ходу твой точёный носик? Ты бы кричал и звал на помощь? „Помогите, мне ломают мой точёный носик?“ Идиот! Я же говорю, что ты идиот! И не возражай!»
Майкл вскочил с кровати, прошёл в маленькую, сверкающую чистотой ванную и посмотрел на себя в привинченное грубыми металлическими болтами зеркало. Повернулся в профиль, пытаясь разглядеть себя боковым зрением, но не смог. Вновь развернулся и долго смотрел на отражённые в зеркальной глади стекла совершенные и одновременно полные жизни черты.
«Что, Мигелито? Нравишься себе? – с ехидцей подумал он. – Мамита бы высмеяла тебя сейчас!»
Он ещё какое-то время рассматривал свой нос, а затем сказал вслух, обращаясь к невидимому собеседнику:
– Не очень-то он и точёный. Вон, кончик вздёрнут чуть-чуть. Мамита всегда головой качала, когда смотрела на него. То ли восхищалась, то ли осуждала… Я так и не понял, мамита, что же ты имела в виду?
Он засмеялся воспоминанию, вернулся в кровать и вновь спросил себя, стараясь придать голосу строгую интонацию:
– Ты сегодня будешь спать или нет, нарцисс?
Несколько раз поцеловал себя в предплечья, упиваясь запахом молодости и силы, исходившим от ровной и гладкой, как мрамор, кожи.
Будто по плану, мелькнула мысль о мастурбации, но Майкл не посчитал нужным идти на поводу у природы.
«Потерпишь, красавчик!» – строго приказал он себе.
И, думая о том, что, возможно, он сильно передёргивает и накручивает себя, наконец заснул.
«А может, ты псих, Мигелито?» – мелькнула последняя мысль перед тем, как Морфей окончательно завладел его сознанием.
На самом деле мучения Майкла только начинались. Он встал рано утром с тяжёлой головой, понял, что умирает от желания увидеть Линн, лёг обратно и так и провёл в постели весь ужасный день: голодный, измученный размышлениями о своей жизни и злой на себя за неоднократную мастурбацию, принёсшую ему в итоге лишь опустошение и разочарование.
К вечеру от бессмысленного лежания болело всё тело, в затылке ломило, в висках стучала кровь от многочасового выброса гормонов, в желудке поселился непривычный для него спутник – голод, а на душе тяжёлым грузом лежали злость и тоска.
С трудом заставив себя подняться с постели, Майкл дополз до санузла и встал под ледяной душ.
Потоки холодной воды немного облегчили существование, но ненадолго, и в конце концов, чтобы окончательно взять себя в руки, ему пришлось прибегнуть к способу, вбитому в него ещё в школе.
– Труд лечит от всех болезней, парни, – кричал Барт, когда они в сотый раз драили щётками полы в здании школы. – Труд сделал людьми нас и, возможно, сделает ими и вас, хотя я сильно сомневаюсь в этом!
Майкл вычистил до зеркального блеска и без того чистую душевую кабину, унитаз и маленькую выщербленную раковину, протёр зеркало и ручку у ведущей в санузел двери, вымыл пол в комнате, вытер пыль, поменял постельный комплект на новый, вновь принял душ, опустошил до дна литровую бутылку дорогой питьевой воды, затем сделал несколько растяжек и лёг в кровать.
Бесконечно тянулось время, в голове не было мыслей, и не было надежды, что они когда-нибудь появятся. За узким окном с открывавшейся снизу рамой не умолкала ночная квартальная жизнь, а где-то в доме периодически слышался пьяный крик и шумели голоса. У соседей были ночные посиделки, и Майкл подумал, что сегодня они проходят как никогда спокойно.
Он взял было нетбук, но даже погружение в Сеть не отвлекло его от стремительно начинавшейся депрессии, и, помучившись какое-то время, он захлопнул крышку, присел на кровати в своей любимой позе, по-турецки, и заговорил, обращаясь к невидимому собеседнику:
– Как мне плохо, как мне плохо, как мне плохо-о-о. Сука. Нет, ну какая же ты сука. Что тебе стоило просто продолжать встречаться со мной? А я тоже умник, развесил уши. Думал, что тебе нравится заниматься со мной любовью и что ты кайфуешь от меня. А ты в это время просто следила за мной. Выходит, я тебя совсем не заводил? Приду завтра к тебе, загляну в глаза, потребую всей правды. О мой бог, о чём это я говорю? Какой рассказ, какой визит? Всё кончено. Никто не мог использовать меня раньше и никто не сможет впредь. Никогда. Поняла, сука?!
Майкл говорил и говорил про себя и вслух всю никак не желавшую заканчиваться ночь. Никак не мог понять мотивов поступка Линн и считал её предательницей, а себя – неудачником. Ему ни разу не пришла в голову мысль, что желание Линн не было свидетельством отсутствия в ней чувств либо наличия неуместной распущенности и что в случае с женщиной одно её желание может быть вовсе не связано с другим её желанием либо чувствами. И что её стремление соединить любовных партнёров диктуется инстинктом собственницы, банальным недостатком ума или неуёмной страстностью натуры, а необязательно коварством или бездушием.
Опытный мужчина нашёл бы способ устранения неуместных желаний подруги. Достаточно было усмехнуться в ответ и сделать встречное предложение.
– А давай сделаем наоборот, малышка. Я приведу свою бывшую подружку, и мы отлично проведём время втроём. Ты, я…
И, сделав эффектную паузу и ткнув в пространство пальцем, добавить:
– И она.
И спокойно наблюдать за тем, как исчезает дурацкая блажь из её хорошенькой головки.
Но Майкл не был опытным мужчиной. Он был ещё мальчиком, с иногда предательски ломавшимся голосом и склонностью к самобичеванию, с рефлексиями и мыслями о самоубийстве. Был почти ребёнком, пусть не выросшим в тепле семейного очага, а познавшим жизнь с её самых неприглядных сторон, тем не менее почти ребёнком.
