И долго улыбался, получив на все пять разосланных резюме ответы с приглашением посетить такой-то офис по такому-то адресу для дальнейшего обсуждения перспектив сотрудничества.
– Вот зачем я вам? – смеясь, спрашивал он воображаемых работодателей. – Я же ничего не умею.
Он даже не мечтал о карьере модели, отлично зная, что, если захочет сделать её, перед ним откроются двери любого агентства.
«Нет, господа, без меня, – с вызовом глядя на себя в зеркало, думал он. – Я не готов с вами общаться. Я вообще ни с кем не готов общаться».
Он, конечно же, слегка лукавил, потому что общаться был готов. Но не с людьми, а с городом.
Нью-Йорк
Роман Майкла с Нью-Йорком начался в тот день, когда он прилетел в него. Была поздняя весна, и осмелевшее солнце уже вовсю проникало в узкие городские расщелины и выкладывало на улицах и в переулках свой лучистый узор. Отражались в стёклах жёлтых такси умытые в преддверии наступающего тепла небоскрёбы, шумели разноголосицей и множеством наречий высыпавшие на свежий воздух жители многочисленных кварталов, гремела музыка уличных оркестров, и летела в поисках дислокации пыльца с цветущих деревьев.
– Нью-Йорк, я люблю тебя! – шёпотом кричал задыхающийся от незнакомой прежде энергии Майкл, и ему казалось, что он слышит, как отзывается на его восторг живущее среди высоток эхо.
Город тут же ответил ему взаимностью, развернул многоликую, устремлённую ввысь силу, обрушился каскадом звуков, опьянил множеством разных запахов, опутал сетью больших и малых дорог, разлетелся на тысячи неповторимых лиц.
К вечеру, уставший и переполненный впечатлениями, он нашёл гостиницу, в которой смог остаться наедине с пришедшими в смятение мыслями. Он почти не спал в ту, первую ночь. Но не только потому, что был переполнен эмоциями. Гостиничный номер оказался не очень чист, по полу сновали тараканы, и дрожащий от брезгливости Майкл просидел на кровати с поджатыми ногами до тех пор, пока предательский сон не сморил его. С тех самых пор он никогда не ночевал в сомнительных местах и никогда не заселялся во вновь снятую квартиру сразу. Загрунтовывал все дыры и щели в полу и стенах, травил насекомых, делал тщательную уборку, быстро клеил новые обои. И никогда не забывал договариваться заранее о своих действиях, если выбор падал на квартиру, а не на мотель, и не заселялся, если хозяева по каким-то причинам отказывали ему. И пользовался только одноразовым бельём и такой же посудой.
Уже очень скоро он вернул обретённый ещё в детстве, но подзабытый за годы взросления навык прятаться в толпе, быть песчинкой среди миллионов других таких же песчинок, растворяться без следа в пустынных тёмных подворотнях и исчезать из пропитанных непредсказуемостью ситуаций вокруг него. И любил часами сидеть на лавочке в каком-нибудь парке, разглядывая узор листьев на ближайших деревьях и скармливая припасённые орешки юрким белкам.
Ещё он убегал от любой группы, в состав которой входило больше двух человек, и почти не тратил денег Зануды Смита, если не считать платы за жильё и скудную еду. Купил себе переносной походный матрас и маленькую ортопедическую подушку, всегда возил их с собой и никогда не задерживался на новом месте. Но не потому, что не хотел, а из-за возникавших мгновенно и пухнувших, как на дрожжах, проблем с соседями, подавляющему большинству которых почему-то немедленно хотелось войти с ним в контакт.
Искать новую квартиру подчас приходилось подолгу. Майкла не устраивали цены – либо излишне высокие и не дававшие права на столь желанную ему приватность из-за требования легализации при съёме, либо излишне низкие, за которыми, как правило, стояли неприемлемые для него условия проживания. Но огромный город припас для него подходящие под его требования адреса, дал множество вариантов зарабатывать небольшие суммы, чтобы лишний раз не тратить заветные деньги, открыл лавочки с органической едой, гулкие пространства библиотек, тёмные залы кинотеатров, помогал ему прятаться, предоставлял транспорт, развлекал уличными сценками и карнавальными шествиями.
Нельзя сказать, что прямо-таки все подряд замечали Майкла и непременно желали с ним пообщаться. Конечно же, нет. Встречались и те, кто его в упор не видел. Правда, их было «подавляющее меньшинство», и тем не менее они были. Майкл даже стал называть их «кротами».
Они были так же слепы, как кроты, и так же погружены в себя.
Равнодушно скользнувший по нему взгляд, краткий ответ, небрежно брошенная фраза. Старик бомж, живущий на широкой ступени у входа в наглухо закрытый магазинчик на углу, продавец овощей и фруктов в одной из лавок с органически произведёнными продуктами, полицейский, несущий службу на одной из центральных улиц, пожилая леди в седых буклях и сиреневом пальто, возмущённо зашипевшая на Майкла, когда он решил погладить её собачонку.
– Не смейте прикасаться к Мими, молодой человек!
Он тогда отдёрнул руку от маленькой лохматой головы и долго смотрел вслед торопливо удалявшейся возмущённой старушке, физически чувствуя, как она злится.
«Кроты» не замечали синего света его глаз, не обращали внимания на сияющую улыбку, не разглядывали изумлённо-жадно жемчужные зубы, не вздыхали, и не краснели, и не смотрели на него, будто в последний раз перед смертью.
Хотел бы он, чтобы их было больше?
Майкл ни разу не ответил себе на этот вопрос.
Он просто не знал ответа.
Он по-прежнему носил очки с затемнёнными стёклами, чтобы скрыть глаза, и одевался так, будто был прятавшейся под панцирем черепахой.
Бейсболка с длинным козырьком или вязаная шапка, чтобы полностью скрыть копну каштановых, отливающих тусклым золотом кудрявых волос. Мешковатая куртка-худи, пара растянутых маек под ней, надетых одна на другую, в плохую или ветреную погоду – мягкий пёстрый шарф-косынка, небрежно повязанный вокруг шеи. Широкие штаны, в которых не бросаются в глаза стройные ноги, хотя он предпочёл бы более модный стиль. Ботинки из чёрной стёршейся кожи либо лёгкие туфли на босу ногу – типичная одежда склонного к депрессивным размышлениям тинейджера. Но на Майкле даже она сидела как влитая и производила впечатление тщательно продуманной и выбранной с единственной целью – подспудно подчеркнуть вроде бы спрятанные в её складках, а на деле кричащие о себе достоинства.
Его часто фотографировали туристы, а фотографы уличных толп приставали с просьбами позировать.
Он ни разу не дал согласия. Лишь отрицательно качал головой и старался поскорее исчезнуть.
Он выходил из дома рано и всегда в полной экипировке, позволяющей в случае необходимости немедленно сняться с места.
За по-мальчишески худыми широкими плечами – всегда рюкзак, в нём – весь его нехитрый скарб: пара свежих трусов, зубная щётка, походный маникюрный набор, расчёска, блокнот, карандаш для рисования и гаджеты. В одном из тайных боковых карманов прятался готовый к применению глок.
