– Люди намного сложнее, Майк, чем кажутся на первый взгляд. Даже не пытайся воображать, что ты сразу разгадал их. Чтобы понять, чего от них ждать, надо общаться многие годы, иногда и всей жизни может не хватить. Нет зверя страшнее человека, нет существа изощрённее, нет более высокого чувственного разума. Не обольщайся насчёт своей власти никогда. Она может быть тотальной, а может и не быть. Всегда дели напополам, Майк, ведь суть всегда посередине.
Но остановка для терпеливого изучения многообразной человеческой породы в планы Майкла не входила. Он жил на бегу и старался нигде не задерживаться дольше нескольких дней. Любитель чётких планов, он с самого начала разделил свою новую жизнь на этапы. Сначала адаптация к среде, потом изучение человеческого материала, и лишь в конце попытка сближения, а может, и нет. Он ещё не решил. Трудно будет выявить среди мельтешащих перед ним толп, кто способен пройти «тест на вшивость», избежать роковых ошибок и остаться при этом в живых.
Тебя все хотят, но ты так одинок…
Адаптация
Ему надо было стать своим в каменных джунглях. Перенять новые привычки, усвоить новые правила, научиться быстро принимать решения без оглядки на обстоятельства.
Просто научиться жить.
Как в детстве, он внимательно изучал ассортимент товаров в магазинах и разглядывал здания и автомобили. С мимолётной, не оставлявшей следа завистью рассматривал нарядную толпу у входа в театр или желающих попасть в модный ночной клуб. Застывал, как статуя, если в поле зрения попадала красивая девушка, рассматривал её исподтишка, стараясь не попасться ей на глаза, впитывал впечатление. Оставшись наедине с собой, рисовал в воображении картины любви. Он легко мог бы поухаживать за любой красавицей и, без сомнения, добиться самой пылкой взаимности, но это было невозможно.
– А если ты так никого и не встретишь, Мигелито? – спрашивал он себя долгими ночами. – Ни друзей, ни приёмных родителей, ни любимой девушки? Что тогда? Как ты справишься с одиночеством?
Он любил сидеть в каком-нибудь шумном местечке. Вокруг сновали люди, их всегда было много, Майкла обволакивали шум их разговоров и разнообразные запахи, исходившие от их тел. Рядом на столике лежали смартфон и планшет, он записывал в гаджеты обрывки мыслей либо смотрел любимые сайты по географии и животному миру или инстаграмы знаменитостей. В кармане рюкзака ждали своего часа незаменимый глок, блокнот и графический карандаш для зарисовок, ведь рисовал он часто и помногу.
Устав от собственной маскировки, мог снять очки, и вокруг быстро наступала тишина. И он знал почему. Это они смотрят сейчас на него как на диковину. Они и до этого смотрели, красоту не пропустишь, если ты не совсем идиот или слепец. Однако в очках он плохо ли, хорошо ли, но был защищён.
Уже по опыту зная, что единственным способом отделаться от приставаний и попыток завести разговор является поспешное бегство, он научился не стесняться его видимой трусливости. Надо сделать вид, что ты вспомнил нечто очень важное и требующее немедленного присутствия, надеть шапку, напялить на нос ставшие ненавистными очки и бежать, проявляя неожиданную для его обманчиво-расхлябанного вида стремительность и ловкость движений.
Он легко справлялся с добровольной ролью изгоя не только потому, что привык быть один, но и потому, что был уверен: она вроде респиратора, который всякие параноики надевают на себя во время эпидемий. Надел, но в любой момент можешь снять.
Да, он знал себе цену. Щелчок пальцев – и весь мир на ладони. Достаточно исходящей от тонких черт лица магии и кажущегося безмятежным будоражащего взгляда. Он чуть растягивает слова, будто ленится их произносить, у него лучезарно-манящая улыбка, лёгкая танцующая походка, высокий рост и стройная безупречная фигура. И в нём есть порода. Что это такое – и не объяснишь. Это когда интеллект и достоинство в одном флаконе, что ли?
Как не заметить? И как забыть?
Чтобы получше изучить сущность «двуногих», как Майкл очень скоро окрестил про себя человечество, он экспериментировал, и подчас на грани фола.
К примеру, послал по пяти электронным адресам резюме с фотографией, намеренно выбрав большие и известные фирмы. В резюме честно написал, что закончил только начальную школу, зато образован, умеет хорошо стрелять, плавать и играть в карты и, возможно, продолжит учёбу в колледже и в университете. А ещё он любит читать книги, писать заметки, рисовать карандашом, хочет научиться лепить горшки в стиле индейской керамики и поёт песни, которым научила его приёмная мама.
К разосланным резюме Майкл приложил пару снимков крупным планом и в полный рост, которые он сделал в небольшой художественной студии в Сохо, где работавший с модельными изданиями фотограф-гей долго не мог унять дрожь в руках – и, видимо, так и не смог, потому что снимки получились не очень.
В студию Майкл пришёл не сразу, а после того, как потерпел ещё одну неудачу – с фотографированием самого себя. Сначала он фоткал себя на смартфон, но результат показался ему ужасным. Тогда Майкл решил попробовать сделать снимки в кабинке моментальной фотографии. Он даже выбрал один из них, чтобы приложить к резюме, но передумал, потому что на схваченных дешёвой плёнкой мгновениях вдруг наглядно проявилось всё, что он тщательно скрывал в первую очередь от самого себя: и одиночество, и обострившаяся в джунглях громадного города вселенская тоска.
Пришлось рвать в клочья чёрно-белую правду и искать профессиональную студию.
Студийные снимки показались Майклу неестественными, а он сам – сахарным до тошноты.
– Ты снимал меня или рождественский пирог? – нахмурившись, спросил он с выражением брезгливого недоумения на лице, когда просмотрел готовые фотографии.
Еле живой к тому времени от обрушившегося на него испытания фотограф предложил повторить сессию, чтобы добиться лучшего результата, но получил отказ.
– И так сойдёт, – махнул рукой Майкл и уже почти ушёл из оформленной в минималистском стиле студии, но передумал, вернулся, снял очки и, приблизив своё лицо к лицу фотографа, прошептал:
– Чувак, не вздумай вывесить где-нибудь мою рожу. Ни в Сети, ни в реале. Если ослушаешься, я тебя сожгу вместе с твоей говённой студией, и никто не сможет меня остановить, даже Господь собственной персоной. Ты понял, чувак?
Фотограф промолчал. Было видно, что говорить он не в состоянии, и Майкл неожиданно для себя разозлился.
– Что, сфинктер свело, мать твою? – спросил он совсем в стиле Мартышки Нила. – Потерпи. Я сейчас исчезну, и ты сможешь расслабиться.
И, небрежно потрепав крепыша по ухоженной щеке, ушёл, насвистывая какой-то известный лишь ему одному замысловатый мотив, но в очередном приступе самобичевания, столь характерном для одиноких людей, поведение своё осудил и даже хотел вернуться и попросить у фотографа прощения, но так и не вернулся.
