– Молчит всё время, – шепнула Мария-Луиза, будто сошедшая с полотна какого-нибудь местного художника, изобразившего её в образе провинциальной богачки среди букетов, иконок и включённого на канале сериалов телевизора.
Приветственно кивнув, Ньето подошёл к больничной койке и присел рядом на хлипкий с виду стул.
Мигель медленно повернул к нему голову.
– Я умер, Робиньо, – сказал он и вновь замолчал.
Больше Ньето не смог вытянуть из него ни слова.
Вскоре он привёз Мигеля из больницы домой и, не обращая внимания на нёсшую всякую чепуху донью Аугусту, пригласил Марию-Луизу выйти с ним для приватного разговора в другую комнату. Они прошли в одну из трёх гостиных, где Ньето, сначала плотно прикрыв за собой дверь, встал у окна и до тех пор разглядывал богато украшенное и переполненное зеленью патио, пока не услышал за спиной деликатное покашливание.
Мария-Луиза напоминала о себе.
С готовностью, будто он только и ждал напоминания, Ньето обернулся и сказал:
– Мы не обнаружили на пепелище останков ребёнка.
– Прости, пожалуйста, Робиньо, но я ничего не поняла, – пролепетала Мария-Луиза.
Ньето подавил вздох и начал говорить, чётко произнося каждое слово, примерно так, как разговаривают со слабоумными или с малыми детьми.
– Дорогая Мария-Луиза. Тебе придётся очень внимательно слушать меня по той простой причине, что мне совершенно некому больше сообщить о том, о чём я обязательно должен сообщить. Насколько я знаю, у Мигеля нет от тебя никаких секретов. Ума не приложу, чем ты заслужила его доверие, но речь сейчас, естественно, не об этом. Я ещё раз повторяю: на месте пожара нет останков маленького гринго. Этих двоих, я имею в виду Гонсало Гуттьереса и его жену, есть, а гринго нет.
Мария-Луиза продолжала внимательно смотреть на Ньето.
– Ты сейчас поняла, о чём я говорю? – с трудом подавив в себе желание съездить ей по физиономии, спросил Ньето.
– Да, Робиньо, конечно, поняла, – ответила Мария-Луиза, часто моргая накрашенными глазами.
«Ничего не поняла, факт, – подумал Ньето. – Пресвятая Дева, как Мигель может жить с такой дурой, да ещё и делиться с ней секретами?»
Решив больше не связываться с ней, он двинулся к выходу.
– Не говори ничего Мигелю.
– Что? – спросил Ньето, поражаясь тому, насколько сильно могут ошибаться в женщинах даже самые бывалые люди.
– Зачем его зря волновать? Он такой нервный в последнее время и со мной не считается, даже любовницу себе завёл, представляешь?
– Любовницу? Это… в каком смысле?
– Что значит – в каком смысле? Робиньо, я тебя не понимаю, вы, мужчины, такие загадочные.
И Мария-Луиза кокетливо покачала головой.
– В каком смысле завёл… – удивился Ньето, но резко сменил тему разговора. В конце концов, сейчас не до этого, и пусть Мигель сам разбирается с фантазиями собственной жены. И вообще, с каких пор её стало беспокоить наличие у Мигеля других женщин?
– Значит, не говорить? – уточнил он.
– Ты же не нашёл этого несчастного малыша? Так зачем же Мигелю зря нервы трепать?
– Ладно, сеньора Фернандес, – пообещал Ньето. – Не скажу.
– Нет-нет, скажешь, конечно. Но когда найдёшь малыша. А до этого не стоит.
И Мария-Луиза вновь захлопала глазами.
«Наверное, ей кажется, что это красиво», – подумал Ньето и, учтиво поклонившись, вышел вон.
Мигель, конечно же, узнал правду. И причина, по которой это произошло, произрастает из веками проверенной особенности пространства, которое чуть ли не случайно, но, как правило, всегда неожиданно конфигурируется в ему одному известном порядке.
Ровно через месяц после беседы Ньето с Марией-Луизой, день в день, в доме раздался звонок, и похудевший почти до неузнаваемости Мигель, подхватив со стола мобильник, взглянул на экран.
Номер был незнакомым.
Мигель никогда не отвечал незнакомым абонентам, но именно на этот раз поступил вопреки своей привычке. Случайность? Если и да, то весьма напоминающая закономерность, ведь фортуна благоволит к тем, кто не боится обманывать её, и весьма сурова с остальными. Малейший прокол – и она тут же обрушивает на неудачников свою карающую длань.
– Алло! Сеньор Мигель? Это Алехандро Родригес! Помните меня? Я как-то денег у вас просил и потом выплатил их!
– Нет, не помню, – рявкнул Мигель и уже хотел отключить телефон.
– Как не помните? Я ещё по вашему поручению переправил через Рио-Гранде маленького гринго. Его ещё Панчито привёз, ваш, ну это, ваш шофёр. Алло-алло! Сеньор Мигель! Фу-у! Фу-у! Вы меня слышите? Алло!
Но Мигель не слышал Родригеса, а стоял, как каменный столп в столь любезных его сердцу жёлто-синих горах.
– Алло, сеньор Мигель… – вновь повторил попытку Родригес.
– Ты где сейчас?
– В Хуаресе.
– Жди меня. Я приеду, поговорим.
– Конечно-конечно.
– Боже тебя упаси позвонить Панчито. Я должен кое-что проверить. Тебе ведь дорога жизнь. Родригес? Так тебя зовут, я ничего не перепутал?
– Я нем, как могила. Ой…
Но Мигель даже не засмеялся случившемуся с Алехандро казусу с неприятным словом.
Ему было не до смеха.
Разговор между Мигелем и Алехандро Родригесом состоялся так быстро, как Мигель смог добраться до маленького домика в том районе Хуареса, который по местным меркам можно было считать респектабельным.
– Говори правду, парень, куда ты дел мальчишку?
– Клянусь вам памятью матери, сеньор Мигель, сдал в полицию.
– С каких это пор пройдохи вроде тебя якшаются с полицией? Говори, сукин сын, а то я отвезу тебя кое-куда, где у тебя как раз появится возможность общаться уже только со своей матушкой, понял?
– Да-да, сеньор Мигель! Понял, а как же! Я скажу всё как было. Я хотел его продать, уж больно красив, за такого можно было бы неплохо выручить. К тому же он беленький, а это привлечёт внимание, но…
– Ты отвёз его через границу? – прервал Алехандро Родригеса Мигель.
– Да. Жинка скандал учинила, не разрешила продавать, и я переправил его по своим каналам. И сразу же сдал на руки полицейским, клянусь честью. Они сказали, чтобы я не переживал за него, сказали, что найдут его родных и передадут его им. Я даже звонил недавно туда, и они подтвердили, что отдали мальчонку куда-то на север. У него там вроде родственники…
Мигель неожиданно улыбнулся и потрепал Алехандро по буйно заросшей густыми волосами голове.
