Точный удар пришёлся Майклу прямо в грудь. Оглушённый его направленной тяжестью, он не смог удержаться на ногах и, охнув от сильной боли, упал, а подлые действия Инес ожидаемо ввергли Гонсало в неудержимый гнев. С криком, напоминающим, скорее, сдавленное рычание, он прицелился и бросил в Инес второй подсвечник, но бросок оказался неудачным, и подсвечник пролетел сильно мимо Инес.
Тут Гонсало вспомнил о висевшем у пояса ноже, и прорычав, «Сука-а-а!» —,вынул его из ножен и двинулся вперёд.
У Инес оставались считаные секунды, чтобы спастись. И не только потому, что давно утративший быстроту движений Гонсало всё равно рано или поздно добрался бы до неё, но и из-за всё более ощутимой потери крови, изливавшейся скачкообразными волнами из рассечённой над проломленным черепом кожи на голове. И путь к спасению у Инес был один. Надо было забраться с ногами на кровать и, перескочив через неё, попробовать обойти Гонсало с тыла и выбежать из комнаты через ведущую в коридор дверь.
Она так было и сделала, но, когда находилась уже посередине кровати, вдруг изменила свой план, и вместо побега, подскочила к изголовью, сняла со стены также принадлежавшее когда-то бабке Анхелике и окованное со всех сторон острыми медными нашлёпками распятие и, исторгнув из груди самый громкий крик, на который была способна, бросила его в Гонсало.
Бросок Инес оказался ювелирно точным, и запущенное, как копьё, распятие, изящно перекувыркнувшись в воздухе, вонзилось одним из своих острых концов прямо Гонсало в лоб.
Из-под густых усов Гонсало заструились полоски крови, но для него это не имело никакого значения., ведь он умер, даже не успев осесть на пол.
Прыгая по кровати, Инес спровоцировала падение лампадки, которую Лусиана в память о Тересе ежедневно ставила на прикроватную тумбочку как в её бывшей комнате, так и в комнате Майкла. Падая, лампадка перевернулась, и вырвавшийся на свободу крохотный язычок пламени тут же превратился в большой язык, немедленно заплясавший огненную самбу в углу между тумбочкой и кроватью. Но Инес огня будто не видела. Да и бегство от начавшегося пожара уже вряд ли помогло бы ей.
Слишком много крови потеряла Инес, чтобы строить планы на будущее.
– Смотри, пожар, – захлёбываясь кровью и слюной, прохрипела она, обращаясь к Майклу, молча глядевшему на возвышавшееся грудой в паре метров от него мёртвое тело Гонсало. Тут же, не мешкая, сползла с кровати прямо на Майкла, и навалившись на него всей тяжестью теряющего жизнь тела, испустила дух.
В голове у Майкла возникла тревожно размахивающая руками Тереса.
Так вот о чём ты предупреждала, мамита!
Сейчас, мамита, сейчас.
Я сейчас.
Он столкнул с себя мёртвую Инес и пополз к окну, поскольку выпрямиться в полный рост было невозможно из-за заполнивших комнату клубов дыма. Сильно болела грудь, ещё сильнее душа, но у Майкла не было времени на страдания. Судя по скорости, с которой огонь распространялся по комнате, на спасение жизни оставались секунды. Прикусив губу, чтобы не стонать от боли в ушибленной груди, Майкл залез на подоконник, спрыгнул на жёсткую многолетнюю траву, опоясывавшую боковую стену дома, и побрёл прочь.
Громко выли псы, но Майкл рассудил, что вся живность Гуттьересов находится достаточно далеко от дома и ей ничего не грозит.
Через двор он прошёл медленно, как бы собираясь с силами. Так же не торопясь вышел на желтевшую в темноте дорогу и, не взглянув на брошенный у обочины автомобиль Гонсало, побрёл в сторону города.
Панчито как раз забрал из лесного дома Мигеля увесистую сумку с кэшем и направлялся в сторону основной трассы, когда зарево пожара грандиозным фейерверком осветило ночные небеса.
«Опять хозяин выпендривается», – подумал было Панчито, но догадка об истинной причине огненного спектакля быстро сменила мысли офейерверке.
– Пресвятая Дева, это что там такое? Оу! Это же пожар! Где горит, не понял? Оу! Это же поместье Гуттье… оу! Да там пожар, и какой!
Он, не раздумывая, свернул в сторону поместья.
По мере приближения за окнами становилось всё светлее от разраставшегося в небесах зарева, и вскоре Панчито заметил медленно бредущую по середине дороги фигуру, в которой узнал маленького гринго.
Увидев приближающийся автомобиль, Майкл остановился, но отбегать в сторону не стал. Сказывался перенесённый только что шок, и Панчито даже чуть не задавил его, чудом сумев затормозить буквально в нескольких сантиметрах от его груди.
– Эй! Чего не отбегаешь? – выскочив из салона, возмущённо крикнул он.
Майкл промолчал.
– Что там у вас случилось?
– Пожар.
– Сильный?
– Ты что, слепой?
– Ну мало ли… А… никто не пострадал?
Майкл вновь промолчал.
– Чего молчишь?
– Отстань.
– Ты ранен?
– Нет. Это не моя кровь.
– И куда ты направляешься?
– В город.
– Твои там, что ли?
– Нет. То есть… Нет, там их нет.
– А зачем идёшь?
– Хочу и иду. Подвезёшь?
– Я туда не еду. Я еду… к Мигелю. Он меня ждёт на границе.
Панчито даже не знал, почему соврал Майклу насчёт Мигеля. Ложь выскочила из него самостоятельно, без разрешения и мгновенно выстроила в мозгу целый ряд решений, о которых Панчито раньше не посмел бы и подумать.
– Хочешь, отвезу тебя к нему, – предложил он.
– Да… Конечно…
Майкл открыл дверцу и забрался на заднее сиденье.
– Нет-нет. Не сюда. Полезай в багажник.
– Чего?
– Полезай, говорю. Если тебя увидят со мной ночью на дороге, меня могут остановить и задержать. Начнут выпытывать, откуда ты и куда я тебя везу. Ты же гринго, забыл, что ли?
Майкл подумал, что шофёр Мигеля, скорее всего, не преувеличивает насчёт возможных осложнений, и покорно позволил запереть себя в багажнике, а Панчито вырулил на трассу буквально за несколько минут до появления мчавшихся в сторону горевшего поместья пожарных, полудюжины полицейских машин, минивэна Гуттьересов и ещё доброго десятка автомобилей, битком набитых забывшими о празднике людьми.
О пожаре в поместье Гуттьересов сообщил один из полицейских, по долгу службы патрулировавший окраину городка и обративший внимание на большое зарево на небе. Новость распространилась с быстротой молнии, и Хуан вспомнил, что Гонсало уехал домой сразу после разговора с Мигелем, и уехал один, без попутчиков.
Нигде не было видно и Инес.
Первой запаниковала Сэльма. Ударяя себя по щекам, она плакала и твердила, что неспроста видела накануне плохой сон, в котором Тереса всё ходила по комнате Майкла и никак не могла успокоиться. Зарыдала порядком уставшая и испугавшаяся слёз матери одна из девочек, растерянно смотрели на взрослых Хосито и Тониньо, а Гуаделупе и Лусиана – друг на друга, и каждая из них боялась признаться первой, что думает о том, что произошло там, в поместье, где оставался Мигелито и лежали в укромных уголках их скромные накопления…
