Вместо этого я, пользуясь удачным моментом и столь же удачным ракурсом, принялась внимательно рассматривать лицо Правителя драконов, запоминая каждую складочку.
Киан умудрялся даже во сне чуть-чуть хмуриться, из-за чего между его чёрных ровных бровей залегла маленькая вертикальная полосочка. Сомкнутые веки чуть подёргивались, также едва заметно шевелились чёрные реснички, под которыми залегли небольшие тёмные круги. Видимо, кто-то совсем плохо спал.
Тонкие, чётко очерченные губы, были плотно сомкнуты, из-за чего в их уголках залегли небольшие морщинки. На щеках проступила колючая на вид щетина. Я с трудом уговорила себя держать руки под контролем и не потрогать её.
Грудь, на которой я лежала, горячая и удобная, хоть и довольно крепкая, мерно вздымалась от глубокого дыхания, а прямо под ней, почти напротив моего уха, уверенно билось крепкое сердце.
Я почему-то улыбнулась, чувствуя себя так, будто делала что-то запрещённое, чего делать было нельзя.
— Что тебя так насмешило? — вдруг негромко спросил Правитель, не открывая глаз.
Я едва не вскрикнула, дёрнувшись от неожиданности. Меньше всего я рассчитывала на то, что он не спит!
— Вы… следите за мной! — обвинительно воскликнула я.
Точнее, хотела бы воскликнуть, а на деле вышел какой-то непонятный хрип.
Тонкая улыбка, до этого едва заметно играющая на его губах, мгновенно пропала. Открыв глаза, Киан с недовольством посмотрел на меня сверху вниз, нахмурился сильнее и, приподняв кокон из одеяла со мной внутри, коснулся губами моего лба.
— Плохо, — констатировал он.
— Почему? — не поняла я, прислушиваясь к ощущениям, — Мне лучше…
— Жар остался, — проинформировал Киан, перекладывая меня в более удобное положение, — если ничего не делать, через несколько часов он вновь поднимется.
Это нисколько не радовало.
— И что делать? — задала я логичный вопрос.
И получила такой же логичный, по мнению Киана, ответ:
— Спать.
— Чего? — удивленно посмотрела на него снизу вверх, — Я не хочу спать. Мне лучше, правда, можно, я уже пойду?..
Я замерла, оборвав саму себя, перепугано глядя на прищурившиеся глаза дракона. Совсем нехорошо прищурившиеся.
— И куда же ты пойдёшь? — взбешённо прошипел он.
Я не придумала ничего умнее, кроме как прошептать:
— Искать другую ель для жителей…Прошлую же вы сожгли.
Не надо было этого говорить. Вот смотрю в его бушующие яростью глаза, и всё отчётливее понимаю, что не надо было мне этого говорить! Но какого же было моё удивление, когда вместо праведного и вполне обоснованного гнева я услышала невероятное:
— Новую ель установили сегодня ночью, — прорычал он.
Рычание, исходящее из его горла, дрожью отозвалось во всём моём теле.
— Правда? — не поверила я, округлив глаза и вскинув брови.
Он правда установил новое праздничное дерево? Он не шутит?!
— Правда, — резко выдохнул он, с трудом сдерживая злость, — Рада, я тебя очень прошу, спи! Когда ты спишь, нам всем спокойнее становится.
И мне бы промолчать, особенно находясь в моём потрясенном состоянии, но вопрос сам слетел с губ:
— Почему?
Ещё один судорожный вздох и сказанное с заметным трудом:
— Потому что у меня пропадает желание тебя убить. И лечить тебя во сне значительно проще, так что повторю в очередной раз: спи!
Это «спи!» разлетелось по комнате, вынудив сжавшуюся от страха меня торопливо закрыть глаза и даже дышать начать через раз. Киану понадобилось почти две минуты, чтобы успокоиться, привести дыхание в норму и расслабиться, тоже явно собираясь продолжить сон. Вот тогда-то я и спросила:
— А почему вы хотите меня убить?
Я не издеваюсь, нет. Но Киан почему-то решил именно так, что и выразил в весьма громком и совсем не сдержанном яростном:
— Ты что, издеваешься?!
Открыв глаза, я имела честь видеть аккурат напротив горящие гневом очи Правителя. Сделав самое невинное выражение лица, на какое только была способна, я честно ответила:
— Нет.
Дракон как-то странно задышал — рвано, хрипло, судорожно хватая носом воздух и старательно пытаясь успокоиться. Выходило у него совсем плохо. Обнимающие меня руки сжали почти до боли, хватку приглушало толстое одеяло, так что я пока терпела. А вот он терпел с явным трудом. Даже глаза прикрыл, пытаясь успокоиться.
Я терпеливо прождала почти минуту и только тогда напомнила о своём вопросе:
— Так за что вы хотите меня убить?
Мне правда интересно было узнать. В конце концов, я, в отличие от него, не совершила ничего плохого. Например, праздничное древо на площади не сжигала.
Киан моих заслуг признать не пожелал. В смысле, он был чётко уверен в том, что я как раз таки виновна во всех смертных грехах.
Его глухой рык разнёсся по комнате, дрожью отозвался в моём теле и звоном в стёклах.
— Не хочу, Р-р-радочка, — выдавил Киан с улыбкой, больше похожей на безумный оскал, — я тебя вообще трепетно люблю и нежно обожаю. А теперь, обожаемая моя, будь так добра уже наконец уснуть!
Я покорно закрыла глаза, устроилась поудобнее и попыталась уснуть.
Вот только мысли, крутящиеся в прояснившемся сознании, этому процессу решительно мешали.
Я думала о Правителе. О том, какой он непостоянный и, если честно, очень странный. В один момент он нежный, чуткий и внимательный, во второй уже страстный и горячий, а в третий злой, даже взбешённый, и я совершенно не представляю, как его успокоить. Из-за его непостоянства мне до сих пор сложно понять, хороший он или плохой. Злой или добрый?
За последнее время лично при мне он совершил много плохого: убивал, пытал, пытался насиловать лично меня, угрожал, грубил, пытался унижать, запер меня в башне, довёл до слёз, уничтожил бедное деревце…
Но и хорошее было: он спас мне жизнь, причём как минимум дважды, вернул дерево на площадь, вылечил от болезни, назначил своим заместителем, позволил вести части дел своего государства, пытается не дать войне развязаться.
Да, плохого он сделал больше. Все добрые когда-либо совершают зло, но злые никогда не совершают добра. Киан совершал. Значит, он не злой. А если он не злой, то и он достоин права на счастье.
— А вы когда-нибудь любили? — вопрос сорвался с губ сам собой и удивил даже меня, чего уж говорить о Правителе.
Но он, вопреки моим ожиданиям, не стал ругаться и гневаться. Он лишь только грустно вздохнул и тихо ответил:
— Мне сто шестьдесят девять лет, Рада.
Полагаю, это был ответ «да». Тут бы мне замолчать, поразившись его возрасту, вот только уроки расоведения я учила вместе с принцессами, а потому точно знала, что драконы живут в десятки раз дольше людей. Для них двести лет — почти наши сорок. А если переводить сто шестьдесят девять, то получается примерно тридцать четыре. Забавно, между нами тринадцать лет разницы… А на деле сто сорок восемь.
