Одри Дикон в гробу
Следующей привязанностью Катрин опять же стала молодая американка, куда более самоуверенная и бойкая: Джорджи Рауль-Дюваль. Эта любовь-дружба, опаснее прежней, почти переросла в плотские отношения. Джорджи уже побывала любовницей мужа Колетт и, «весьма вероятно», участницей тройственного союза. Она не делала тайны из своих намерений, и путем изучения почерка Катрин установила, что девушка готова уступить. Впервые Катрин отчетливо понимала, чего хочет. Загвоздка была в том, что это понимали, а то и видели другие, и родители ее встревожились. Они попросили дочь держаться подальше от Джорджи; Катрин прислушалась.
К моменту завершения новеллы «Агнесса» у Катрин дважды завязывались и гетеросексуальные отношения, причем очень разного уровня. В 1909 году в возрасте двадцати шести лет она вышла замуж за двадцатидвухлетнего Эдуара Бурде. В течение ряда лет он принадлежал к той же компании, что и Катрин, оставаясь для нее скорее другом детства, нежели предметом желаний. Решив произвести впечатление на девушку старше и, судя по всему, опытнее себя, Эдуар набрался храбрости сообщить Катрин, что снял холостяцкую квартирку, где будет ее поджидать. Катрин, перехватив инициативу, ответила, что придет, «но не как любовница, а как невеста». (Она дважды побывала у него в мансарде, но дальше объятий у них не зашло.) Во время медового месяца в Каннах молодожены вместе играли в гольф; что же касается супружеских ласк, они, с точки зрения Катрин, стали продолжением их подростковых игр – океана страстей не случилось. Усугублял положение и такой существенный момент: Эдуар пылко выражал свою любовь в письмах, но рядом с молодой женой лишался дара речи. Кроме того, он вскоре прославился как автор низкопробных пьес, которые не вызывали у Катрин ничего, кроме презрения. Бурде не искал сложностей в жизни (как и в любви), а потому ежедневное общение с Катрин, экзальтированной, склонной к самобичеванию, переносил с большим трудом. Стоит ли удивляться, что и она с большим трудом перенесла то обстоятельство, что исполнительница главной роли в одной из пьес Бурде стала его возлюбленной. Повторяя судьбу своей матери, Катрин успела забеременеть, прежде чем поняла, что из ее семейной жизни ничего хорошего не выйдет.
Эдуар Бурде
Зато вторая любовь принесла ей целый калейдоскоп ощущений, интеллектуальный и эмоциональный накал, к чему она и стремилась: все это дал ей поэт Поль Валери, с которым она познакомилась в 1920 году. В нем Катрин нашла родственную душу, которая занимала ее мысли еще в ранней юности; такому человеку Катрин адресовала свои письма, такому готовилась посвятить себя целиком. Интеллектуал, тонкая натура, он поднимал ее до себя и подчинял своей воле. С обеих сторон звучали заверения в пламенной страсти. Они были вместе (притом что жили порознь) восемь лет. В этом союзе, не свободном от внутренних терзаний, Катрин познала и часы полного блаженства, и самые горькие разочарования. Валери стал для нее и «Возвышенной Любовью», и «Адом». Она упрекала его за суетность, самовлюбленность и цинизм, а также за периодические возвращения к законной семье. Такими упреками недолго подорвать любые отношения, даже самые возвышенные.
Агнесса, обращаясь к своему доселе незнакомому будущему возлюбленному, пишет, что «судьба женщин чересчур зависима от воли случая. Вы [= мужчины] знакомитесь с ними либо слишком рано, либо слишком поздно, причем так или иначе они вечно недоступны в самое желанное время. Напрасно они готовятся, и ждут, и заклинают: „Ну же, ну же…“». Именно так и сложились обе взрослые любовные истории Катрин Поцци. Однако главным разочарованием стал для нее обаятельный, вечно занятой, эгоистичный, беззаботный, отсутствующий, обожаемый отец. Едва научившись грамоте, Катрин пристрастилась отправлять ему письма и краткие весточки; он неукоснительно отвечал. Их переписка, «старательная, ироничная, счастливая и остроумная», длилась не один год. Много позже, когда эти послания оказались в руках Терезы, у нее вырвалось: «Но это же любовные письма». На ее долю давно не выпадало ничего похожего.
В мае 1929 года, через одиннадцать лет после смерти Поцци, Катрин взяла из отцовской библиотеки зачитанный том Сведенборга. На семьдесят седьмой странице из книги выпало ее собственноручное юношеское письмо. Начиналось оно словами: «Я не пойду, дорогой Отец…» (похоже, речь шла о церковной службе). На оборотной стороне рукой Поцци были небрежно сделаны какие-то посторонние медицинские записи. Повзрослевшей Катрин это послание из ее детства видится «трагическим»; она заново открывает «все свое отрочество и весь глупый кураж, от которого никогда не бывало толку». Но тем не менее в собственных словах ей видится «некая приторность, а в его словах – великолепная гордость… А мое мудрое, решительное письмецо – это по большому счету любовное послание. Он и сам это чувствовал, раз его сохранил». И за столько лет «бумажка эта не утратила запаха отцовского парфюма».
В 1901 году, шестнадцать лет спустя после лондонского вояжа «странного трио», Эдмон де Полиньяк лежал при смерти. Виннаретта наняла ему ночную сиделку из англичанок. В полубреду Полиньяк вообразил, что эта особа с белым воротничком – одна из «вредных» английских гувернанток его детства. Он выпроводил ее из спальни со словами: «Мне нечего сказать принцессе Уэльской в три часа ночи».
В последний раз он вернулся в Англию уже в гробу и был похоронен, согласно его воле, в фамильном склепе Зингеров, на скалах, выше города Торки, с видом на французский берег. Надпись на могильной плите гласила: «Сочинитель музыки». Виннаретта, которой суждено было пережить мужа на сорок два года, распорядилась, чтобы ее обозначили следующим образом: «Его жена». Эта невообразимая на первый взгляд пара, вполне довольная своим брачным союзом, донельзя раздражавшим Монтескью, заказала еще и совместную надпись, из «Парсифаля»: «Счастливы верой, счастливы любовью».
Жан Лоррен, который умел испортить людям праздник (и похороны), умудрился напечатать «Господина де Фокаса» буквально через неделю после смерти князя. В одном из эпизодов этого романа выведена вполне узнаваемая Виннаретта – княгиня де Сейриман-Фрилёз, «мультимиллионерша-янки, которая за счет своего богатства навязалась парижскому свету». Во время банкета за ней наблюдают двое приглашенных (мужчины):
– Она – шельма со всеми своими проделками, этим браком и восьмьюдесятью тысячами франков, за которые она носит имя старого князя и прогуливает по всему свету свое распутство и свою независимость. Это настоящая пламенница! б…с Сейриман имеет свое обаяние. Посмотрите – какая настойчивость в ее гордом профиле, как тверд и задумчив взгляд ее серых глаз цвета тающего льда, какая в них выражена упорная и осмысленная энергия! б…с Кстати, вы знаете прозвище княгини?
И он прошептал мне забавное словцо. б…с
– Лесбос?
– Точно. «Лесбос, обитель знойных и страстных ночей»
[91].
