— Ты не поверишь, случилась тут история…
— А может, хватит этих историй? — вспыхнула Мари. — Я только и слышу…
«Но ты не знаешь всего», — подумалось Асташеву. Но самым странным было для него ощущение, что он и сам не знает всего. Всего, что происходит в его жизни.
— Что же ты слышишь?
— Слышу… — отозвалась Мари точно издалека. — Мне кажется, я должна уехать…
— Уехать? — переспросил он не очень удивленно, чувствуя, что не имеет никакого желания притворяться. Это требовало усилий. Но все чаще и чаще он мысленно задавал себе вопрос: зачем?
— Да, уехать, — кивнула Мари, как-то по-новому взглянув на него.
Он понял природу этого взгляда. Она хотела знать наверняка, как он к этому отнесется?
— Когда же?
— Сегодня. Прямо сейчас. Я знаю, что вечером есть поезд на Москву.
Все тот же хорошо знакомый ему резкий порыв, всплеск эмоций, за которым проглядывалось желание навязать свою волю. Что же? Ему не впервой расставаться с женщинами. Всякий раз это происходит по-разному, иногда неожиданно, иногда (как сейчас) ожидаемо, но суть всегда одна — надрыв, чувство боли своей и чужой.
— Я провожу тебя.
— Не стоит.
— И все-таки…
Когда приехали на вокзал, оказалось, что с билетами проблема. Все купейные раскуплены. С большим трудом удалось достать плацкартный, боковой. Для Мари, привыкшей передвигаться с удобствами — это было ужасно. Какое-то время она раздумывала, не зная, что ей предпринять. В момент возникшей паузы Асташев отстраненно молчал. Решение принимала она. И, честное слово, ему не хотелось ничего переигрывать.
— Поеду, — наконец решилась Мари, посмотрев на большие вокзальные часы и как бы вскользь окинув взглядом Асташева. — Ты здесь еще надолго?..
Этого вопроса он ждал. По сути, это означало, что их отношения еще не потеряли будущего.
— Побуду еще несколько дней.
— Зачем ты мне лгал? — она в упор посмотрела на него.
— Зачем? — задумчиво повторил он, не избегая ее взгляда. — А разве я лгал?
— Тогда как это называется?
Вместо ответа он поднял глаза вверх, тоже взглянув на вокзальные часы. Большая стрелка медленно двинулась вниз. Но внутри него все было не так. Замершее состояние его внутренних часов он ощущал буквально физически. И чтобы сдвинуть их с мертвой точки, явно недостаточно было просто сыграть в вопросы и ответы…
— Не скучай, Мари, — он покривил губами, как будто хотел добавить что-то еще, но передумал.
— Прощай…
Она вошла в вагон, и он сразу пошел по перрону к переходу, не дожидаясь отхода поезда.
Город, до боли знакомый, снова удивлял его. В каменном лабиринте он чувствовал себя одновременно своим и чужим. Память хранила каждый поворот, каждую маленькую улочку, но что-то постоянно выталкивало его из этого круга. Он мог бродить так наугад целый день, и только некто далекий, пытливый, внимательно следящий за его жизнью, знал наверняка, почему он не сможет попасть именно туда, куда бы он хотел…
Он пробыл здесь еще несколько дней. Ходил по поселку, искал знакомых Оксаны. Узнал адрес магазина, в котором она работала. Но мгновенная радость оказалась бесплодной. В магазине ему сказали, что Оксана уволилась на прошлой неделе. Где ее искать, не знал никто. Он уже подумывал обратиться в милицию, но сообразил, что девушек с таким именем и фамилией в этом городе не так уж и мало. Возможно, он сумел бы найти решение, но время уходило. Его ждали на работе. К тому же во всем этом присутствовал один момент, представляющий для него загадку.
Все разрешилось как-то само собой в тот день, когда он вернулся к Савельевым с купленным на утро билетом. Они сели в саду под навесом, откупорив по бутылке холодного пива.
— Уезжаешь, значит? — констатировал Петр Александрович, приглаживая ладонью спутанные седые волосы.
— Еду, — кивнул Асташев. В этом слове для него всегда заключался мотив путешествия, перемен. Но на этот раз мотив исчез. Появилось что-то другое, незнакомое ему. Он подумал, что так бывает, когда человек переходит на другую ступень своего возраста: мальчик становится мужчиной, мужчина переживает пик, а затем медленно стареет… Между этими состояниями много маленьких переходов, мостиков. Ты идешь, лавируешь, иногда не замечая, что стал уже другим. Возможно, кто-то посторонний успел заметить это раньше тебя.
— Я тебе вот что хотел сказать, Сергей… — Петр Александрович помедлил, отхлебнул пива, вытер мокрые губы привычным жестом. — Ты выходил на днях куда-то, еще когда Марина здесь была… А тут как раз девушка эта… дочка Логинова приходила…
— Что? — Асташев побледнел, чувствуя, как пальцы намертво сжимаются в кулаки. — Она приходила? Оксана? — С Мариной столкнулась… про тебя спрашивала… Марина ей что-то сказала… Я тут рядом был, но поговорить с ней не успел. Она быстро ушла…
— Понятно, — Асташев замер, прислушиваясь к себе. Вот оно, простое объяснение всего. И ничего нельзя изменить. — Почему вы раньше ничего не сказали мне?
— Я подумал, что тебе… Марина сказала… А потом смотрю за тобой и вижу, может, ошибся?.. Так ты ничего не знал?
— Нет, — Асташев покачал головой. В сущности, обвинять Петра Александровича было не в чем. Он ничего не знал про отношения с Оксаной, а приезд Марины как бы расставил все по своим местам. Тут вообще некого винить. Даже Марину, которая не стала ничего выяснять. Просто уехала.
— Ты прости, Сережка, если что не так…
— Да о чем вы говорите, Петр Александрович? — Асташев слабо отмахнулся. Хотелось верить, что в этой запутанной головоломке, в этом омуте для души есть какой-то смысл, ради которого стоило отречься от многих испытанных истин, сопровождавших тебя вся жизнь. Но решение не приходило. Возможно, потому что его просто не было…
С утра дул легкий ветерок, нагонявший на солнце маленькие облачка. Застегивая воротник рубашки, Асташев подумал о приближении осени. В его жизни это всегда означало время перемен или долгого одиночества. Прощание с родственниками было коротким. Петр Александрович лишь ненастойчиво намекнул на то, что мог бы поехать с ним на вокзал. С его стороны это было жестом вежливости. И точно также выглядел и отказ Асташева, прикрытый фразой об излишней суете по ничтожному поводу. Толпа на вокзале, крики носильщиков, стук вагонных колес — вся эта привычно возбуждающая атмосфера сейчас казалась ему хорошо завуалированным обманом. Но он знал, что никогда не будет мучительно думать об этом, все уходит, исчезает или прячется в самых глубоких закоулках памяти.
— Уезжаешь?.. — женский голос окликнул кого-то сзади него. Очень близко. Как прикосновение иной реальности. Неожиданной и чужой этим летним прохладным утром. Он повернулся и увидел Оксану.
— Ты?..
— Твои родственники сказали мне, что поезд отходит в одиннадцать, — она пожала плечами, как бы удивляясь тому, что оказалась здесь.
