— Сла-ава-а!!. Да чего же ты… уходишь… да чего же?! А как же мне быть-то? Как мне быть?.. Родной мой!!.
Гроб на веревках опустили в могилу и стали засыпать землей. Асташев подошел и вместе с остальными бросил горсть земли на крышку гроба. Мужики с лопатами работали споро, с привычной сноровкой. Когда на холмик начали ставить памятник, какой-то седой мужчина, стоявший рядом с Асташевым, негромко сказал, чуть приподняв руку:
— Давай, Слава……
Асташеву показалось, что мужчина этот чем-то отличается от остальных знакомых и приятелей покойного. И по одежде, и по манерам он выглядел более интеллигентно. Бросалось в глаза его одиночество в этой толпе. Тоже самое было и у Асташева. На кладбище этом он уже второй раз за неделю побывал. Где-то здесь, на этих могилках что-то одновременно обрывалось и начиналось снова… Здесь, здесь… Пасмурное небо, стертые лица, смерть и жизнь переплелись незримой нитью, уловить которую взглядом было невозможно…
Седой мужчина подошел к Оксане и что-то сказал ей. Та кивнула, оглянувшись. Асташев находился поблизости от нее, чувствуя, что его присутствие необходимо. Без лишних слов, без суеты, просто молчаливое присутствие.
Пьяный Сева, отстав вдвоем с загоревшим дочерна пареньком, пил прямо из бутылки. Бомжеватого вида мужик, с вожделением наблюдал за ним, потом, сообразив, чуть не бегом направился к автобусу…
Асташев на этот раз сел в автобус вместе с Оксаной. Она посмотрела на него так же, как и несколько минут назад… Ты здесь… — означал этот взгляд.
А после, когда уже собрались все в доме, пьяный гомон не смолкал. Асташев даже не помнил, бывал ли он прежде на таких поминках? Смерть в этом полууголовном кругу — дело привычное. Едва ли кто-нибудь из этих мужиков доживет до глубокой старости…… Драки, поножовщина, все по пьяной лавочке, смех, веселье от одного дня, когда есть повод и возможность залить глаза…… Улучив минутку, Асташев спросил у Оксаны об этом мужчине-интеллигенте. Оказалось, это ее дядя, брат матери. Долго дядя засиживаться не стал. Через часок Асташев его уже не видел. А там и сам стал собираться, непонятная усталость накатывала, выматывая душу. Он не понимал в чем дело. Вроде не родственника схоронил, а что-то тревожило, бередило, как будто кто-то рану внутри солью присыпал. Он ушел незаметно, украдкой. Сзади слышались голоса… дядя Слава уходил все дальше…
* * *
Несколько дней прошли суматошно, мало чем запоминаясь. Он продолжал встречаться с Оксаной, ненадолго, она торопилась все куда-то, говорила, что Надька дом хочет продать. Когда говорили с ней, Асташев не мог понять, слышит ли она его? Отвечала коротко, односложно: да, нет, может быть… Иногда он ругал себя. Чего, собственно, он хочет? Человек отца потерял, ему привыкнуть надо, все свалилось в одночасье — и смерть, и чувство, похожее на любовь. Асташев умышленно гнал в сторону определенность, хотя сам-то уже давно решил, просто еще не до конца осознал, что это на самом деле есть.
Как-то утром, залежавшись в постели, услышал легкие шаги за стенкой. Пульс участился. Ведь шаги вдруг напомнили о совсем другом времени, о московской осени, когда жизнь тоже перевернулась без всякого предварительного намека, ты ждешь чего-то известного тебе, но приходит другое, о котором никогда не подозревал… оно имеет черты чего-то постороннего, может быть, замечено у кого-то из знакомых, оно чужое, не твое и никогда не могло бы стать твоим…… Но это — зыбкая иллюзия. Женщина появляется в твоей жнзми тогда, когда ты меньше всего этого ждешь. Бывшая жена где-то в Чехии, Асташев ушел с головой в работу, временами, когда совсем уж невмоготу, выбирался куда-нибудь посидеть. Новые кафешки росли на каждом углу, как грибы после дождя. В одном из них он случайно встретил Мари…… Они оказались за соседними столиками, он оказал ей какую-то мелкую услугу, они разговорились, потом выяснилось, что она его узнала, видела на какой-то вечеринке, подробности которой он вспоминал с трудом. Это было не удивительно. Он тогда прилично набрался, а она в деликатной шутливой форме напомнила… с ней сидела подруга, они кого-то ждали, кого-то, кто так и не появился. Стечение обстоятельств помогло им. Она тогда тоже осталась одна, расставшись со своим мужем, который работал в прокуратуре. Эту деталь он частенько потом вспоминал, когда Мари удивляла его хорошей памятью или редкими наблюдениями (у мужа, что ли, научилась?). Они встречались поначалу не чаще одного раза в неделю. Потом больше. Возникла привязанность, но сих пор Асташева не оставляла засевшая где-то глубоко внутри мысль: а не повторяет ли он уже пройденный путь? Конечно, Мари и Катя были не очень-то похожи, во многом натуры их рознились, но что-то всегда подзуживало — ты рискуешь опять остаться один на один с придуманной реальностью. Придуманной — кем? Им самим, или Мари? Он не знал ответа…… И сейчас, услышав шаги, как будто почувствовал прикосновение иной реальности, существующей вопреки его желанию.
— Ты здесь? — голос Мари, далекий, похожий на голос актрисы на экране, когда сидишь один в полупустом зале, борясь с самим собой — скучный сюжет не увлекает, но идти некуда. Приходится сидеть до конца. Финал истории — нечто предсказуемое. Но ведь для иных и предсказуемость — благо.
Асташев приподнялся на локтях, разглядывая женщину, вошедшую в комнату. Мари была в джинсовой юбке и белой рубашке с длинными рукавами. На лице — отсутствие косметики. Когда она так делала, то становилась чем-то немного похожей на выпускницу школы.
— Здравствуй… — он улыбнулся, отбрасывая одеяло. — Извини, что-то заспался…
— Да, долго спишь, дорогой, — поддержала она его. — Хотя и поезд пришел рано.
Он одевался под ее изучающим взглядом. Неожиданный приезд смутил его. Во всем этом было что-то, не свойственное ей. При всей ее склонности к импровизации, розыгрышам и внезапным переходам от веселья к приступам апатии — она никогда намеренно не укорачивала дистанцию между ними. Они были любовниками — это накладывало известные условности, но дальше этого дело не шло. Может быть, только в последнее время… Но окончательное решение еще не было принято. Поэтому она по всем правилам хорошо знакомой ей игры должна была оставаться в рамках прежней роли.
— Как ты меня разыскала? — он был удивлен и нисколько не скрывал этого. — Я оставлял тебе адрес?
— Ты забыл, что я была замужем за следователем, — усмехнулась Мари, присев на стул и продолжая внимательно рассматривать его, как будто ей стали заметны перемены, происшедшие с ним за это время, и она пыталась оценить — насколько это серьезно?
— Нет, в самом деле, я… — Асташев потряс головой, вдруг подумав, что не стоит переигрывать, особенно с Мари. Она-то хорошо чувствует любую недоговоренность, тем более фальшь.
— А здесь очень мило, — заметила Мари, оглядывая комнату взглядом женщины, привыкшей бывать совсем в других местах.
— Ты кого-нибудь встретила?
— Нет, никого, — с улыбкой ответила Мари, всем видом показывая, что его поиск вслепую мало что даст. — К счастью, тут нет собаки, я легко открыла калитку…
— Петр Александрович должен быть дома… — проговорил Асташев, выглянув в окно. Сейчас он окончательно понял, что ему необходим костыль, некая опора, которая помогла бы переправиться без помех через поток, разделивший их. Он не был силен в искусстве лжи, а тут вдобавок случай, когда умение — бессильно. Он ощутил сильный приступ апатии. Это было неожиданно. Как будто кто-то невидимый схватил его за горло, а ему вдруг стало все равно.
