— Все я поняла, — приглушенно ответила Оксана и вышла из коридорчика.
— Пошли… — рыбак положил руку на плечо Асташеву. — А на нее не обращай внимания… Пусть бесится……
Они прошли на кухню и сели по своим местам. Надя суетилась возле плиты. Взглянув на пришедших мужчин, спросила со скрытой издевкой:
— Чего там Оксанка?
— Да неймется что-то… — ответил рыбак, доставая еще одну бутылку красного. — Но это ничего, пройдет… — привычными движениями распечатал бутылку и разлил вино по стаканам.
— Последнее время она совсем ошалела, — как бы между прочим сказала Надя, помешивая ножом картошку на сковородке.
— Ошалела? — рыбак поднял стакан, усмешка бродила на его губах. — А ты не ошалела, случаем?
— С какого ты?.. — мирно спросила Надя, застыв возле плиты.
— А с такого… — заключил рыбак и выпил, не отрываясь, вино, поставив пустой стакан на край стола. — Вы обе ошалели… — он коротко рассмеялся и прокуренные легкие отозвались натужной хрипотцой. — Только мы с Серегой еще держимся.
Асташев закусывал мало и сейчас чувствовал, что заметно пьянеет.
— Хорошее вино, — продолжал рыбак. — Мы с Гришей Печником как-то ящик уговорили на островке… Как раз селедка шла… Сколько ее наловили, веришь?.. Надька не успевала продавать. Да… А Гриша-то мужик хороший был, но… пил до чертиков… Белая его тормошила… Видать, потому галстук и надел на себя…
Асташев взглянул на женщину, и та, уловив его немой вопрос, пояснила:
— Повесился он… в прошлом году…
— Да, повесился, — пробормотал рыбак, как бы прокручивая внутри себя эту историю, да и не первый раз, пожалуй. — А и ведь, если посмотреть, Таиска тоже приложила к этому руку…
— Как это приложила? — спросила Надя, поднимая локоть и вытирая пот со лба.
— А то не знаешь, как? — рыбак ощерился, скаля зубы. — Такую марьянку еще поискать надо. Ошивалась кругом, и кого только у нее не было.
— И ты, что ли, был?
— Дура… — рыбак устало посмотрел в окно, залитое дождевыми разводами. — Я на такое не способен. И Гришу жалко было. Я говорил ему, брось ее к чертям собачьим. Найдем тебе другую бабу, так нет же, присох он, что ли, к ней?
И тут вдруг в кухню вбежала Оксана, оглядывая всех, как пришельцев с того света.
— Ну, вот что, хватит. Надоели уже! Кончайте пьянку, покоя нет от вас.
— Что ты? — отец посмотрел на нее мутнеющим взором.
— Расходитесь, я говорю! Давай, давай… — она повернулась к Асташеву, как бы намекая, что он должен уйти в первую очередь.
— Чего ты разоралась, а? — вскинулась Надя, белея лицом. — Кого ты гонишь, сука?! Ты? Я в своем доме. Поняла?
— А… хорош кыркаться! — выкрикнул дядя Слава, пытаясь приподняться. — Сейчас…
Он все-таки встал, но, не удержавшись, упал возле стола. Надя рванулась к нему, наклонившись, осторожно приподняла, приговаривая:
— Слава, давай… сейчас поспим… Слава……
Оксана молча стояла и, не отрываясь, смотрела на них. Когда Надя повела мужа из кухни, Оксана хотела помочь, но та чуть не ударила ее, зло бросив сквозь зубы:
— Отойди!
Асташев тоже поднялся и медленно пошел к двери. Уже выйдя на крыльцо, он остановился на несколько секунд, словно вспомнив о чем-то важном. Он не знал, что Оксана смотрит из глубины коридорчика в его затылок, но у него возникло смутное чувство, что за ним наблюдают. Преодолев сильное желание обернуться, Асташев прикрыл за собой дверь и спустился со ступенек в сад.
5
Дождь кончился, но на улице по-прежнему было пасмурно. Эти утренние часы, когда нет солнца и в комнате царит полумрак, почему-то были очень похожи на те, что были вчера. И много раньше. Асташев по обыкновению пил чай, посматривал в окно, вспоминал события вчерашнего дня, приходя к заключению, что ему не надо было приходить туда. Что-то пошло не так, но что именно? Всего предугадать нельзя. В соседней комнате Петр Александрович слушал радиоприемник. Голос диктора доходил сюда слегка искаженным, приглушенным, но отдельные фразы вполне можно было разобрать… Жив или мертв Усама Бен Ладен?.. Версий много, но какая из них ближе к истине?.. Парниковый эффект грозит человечеству стихийными бедствиями… Германская полиция арестовала араба, подозреваемого в причастности к террористическим организациям… Монотонный голос невидимого человека, как голос из другой реальности… Новости — тонкая нить абсурда. Убеждение, намек на что-то, одинаково близкое к истине и лжи, расчет и даже провокация — все подчинено загадочной цели, сути которой не знает никто. Мутная завороженность жизнью похожа на то состояние, когда опускаешься все ниже и ниже в глубокий колодец и не чувствуешь, что внизу — бездна, а подняться вверх уже нельзя…
Он вспомнил, как еще до свадьбы, находясь наедине с Катей в квартире ее родителей, с удивлением рассматривал фотографии странных голов, обнаруженных в Мексике… Головы напоминали африканцев, но, по словам Кати, эти странные безрукие статуи принадлежали почти мифическому народу — ольмекам, жившим на территории Мексики задолго до ацтеков и майя… Но ведь и негры попали в Америку гораздо позже, уже после открытия материка Колумбом. Асташев вглядывался в черты молчаливого каменного истукана, пытаясь угадать — что стояло за всем этим? Шлем на голове напоминал эпоху Пунических войн… — Откуда эти фотографии? — спросил он Катю.
— Это дядя сделал. Он помешан на Латинской Америке. Рассказывает такие вещи, от которых волосы дыбом встают.
— Да что ты? — усмехнулся тогда Асташев.
— Серьезно. Эти самые ольмеки в некоторых вещах разбирались куда лучше нас. Но они исчезли и от них осталось очень мало чего…
— Так со всеми произойдет, — пошутил Асташев. — А твой дядя — хороший мужик. Ему повезло. Он нашел свою ниву в этом бардаке.
— Думаешь, это еще долго продлится?
— Не очень, — сказал Асташев. — Но меня больше заботит другое. Что будет потом, когда это кончится?
Когда это кончилось, в душах поселилось смятение. Они с Катей поженились. У них родилась дочка. После института он долго не мог устроиться по специальности. Чем только не занимался? Наблюдая за тем, как он барахтается в болоте новой экономической формации, Катины родители предложили пару выгодных вариантов. Существовал такой тип людей, которых никакая революция не сможет выбить из седла. А седло это предполагало полностью устроенный быт, наличие связей, возможность хорошей карьеры. Асташев понял, что кто-то ориентируется во всей этой фантасмагории куда лучше него. И возраст здесь не имел решающего значения. Отказавшись от помощи родителей Кати, он поставил себя «вне закона». И Катя, вначале поддержавшая его, позже начала потихоньку отдаляться от него. Но что-то еще сближало их… Может быть, они действительно любили друг друга? Как бы там ни было, Асташев в какой-то момент осознал, что не сможет удержать Катю. Он не имел навыка обращения с такими женщинами. Кто знает, возможно, именно это когда-то и привлекло ее к нему? И дело здесь не в пресловутом аристократизме. Совсем нет. Если человек действительно одарен, имеет душу, условности среды отступают на второй план. И Катя, умная женщина, не так уж мало понимавшая в этой жизни, готова была принять его таким, какой он есть. Но этого, как это часто бывает, оказалось мало. Начало девяностых — это смерч, пережить который было дано не всякому. Когда они расстались, Асташев видел в ее глазах сожаление. Но изменить что-либо они уже были не в силах. Оба. В сущности, это была иллюзия прощания. На самом деле им хотелось чего-то другого, того, что предполагалось у них вначале, и того, что так и не сбылось. Как бы там ни было, расставались они без напряжения, как хорошие друзья, которые еще могли бы встретиться когда-нибудь… Когда-нибудь… Размытость желаний — это мостик в будущее, которое не имеет пока конкретной формы, безлико, утопично, но в известной мере всегда (неожиданно для нас?) может принять тот облик, который мы хотели бы ему придать…
