— А ты, дядь Слав, Сотника знал? — спросил Асташев, когда рыбак вернулся к костру.
— Сотника? — рыбак прищурился, глядя на Асташева сверху вниз, как бы примериваясь. — Конечно знал…
— А где он сейчас?
— Известно где, — усмехнулся рыбак. — В земле… Его по пьяни Леша Безух завалил… Чего-то они там не поделили… А сам сел и с концами… сгинул… Такие долго не живут…
Дядя Слава разлил водки, выпил, уже не закусывая, стаканчик упал рядом с костром. Асташеву хотелось еще о чем-то спросить его, но понимал, что это бесполезно. Рыбак бормотал что-то о жене, потом о ком-то, кто не вернул ему должок.
— Алтынский… я знаю, ты все привечаешь… все… но это не нужно, понимаешь? Не нужно… — он опрокинул еще стаканчик и поднялся, шатаясь и размахивая руками. — До-о-рогая ты-ы… моя женщина-а!.. Командир, ты видишь эти огни? Это мы с тобой… мы… и так будет долго, очень долго…
В сумерках его фигура, бродящая по берегу, была похожа на привидение. Асташев взял его под руки и повел в палатку, приговаривая, наклонясь к его уху:
— Дядь Слав… все нормально…
Уложив его спать, вернулся к костру, подбросил хвороста, глянул на бутылку. Водки оставалось еще на треть. Налил себе, выпил, закусив кусочком хлеба. Темнота обступала его со всех сторон. Огни города, мерцающие за рекой, напоминали о другом мире, находящемся как будто по другую сторону невидимого стекла, разделявшего жизнь на прошлое и настоящее. Асташеву казалось, что эта невидимая грань проходила прямо посредине его существа, разрезая его на две половинки, каждая из которых жила как бы отдельно от другой… Костер, одиноко пылающий в этой плотной неживой темноте, как будто пронзал ночь первобытным ощущением бесконечно далекого, утратившего реальность прошлого. Из глубокого омута памяти всплывали какие-то бессвязные на первый взгляд обрывки, клочки пестрых видений. Теперь казалось, что это уже не принадлежало ему и осознать эту становившуюся неоспоримой истину было непросто… Лица из прошлого всегда напоминают о чем-то пронзительно-тревожном, не имеющем названия, но существующем рядом с самого рождения. Ночь, костер, река, тысячи звезд над головой — знаки прошлого, напоминающие о постоянном присутствии этого… Вадим, Таня… Эти люди когда-то много значили в его жизни. Теперь одного из них уже нет в живых, а о второй он давно не имеет никаких известий. Вадим разбился на московской трассе, сидя за рулем собственной дорогой иномарки. Говорили, что он был пьян. Таня уже дважды выходила замуж, но оба раза неудачно. В свое время она предпочла ему Вадима, но их свадьба так и не состоялась. Почему? Кто знает… Вадим теперь уже ничего не расскажет ему, как обычно в минуты пьяного откровения. Все прошло…
Асташев достал сигарету, вынул из костра недогоревшую ветку, прикурил, бросив ветку в середину костра. Пытаясь понять поступки близких людей, неизменно приходишь к тому, чтобы объяснить самому себе кое-что из собственной жизни, кое-что странное, нелогичное. В буддизме есть понятие — «Бардо». Это состояние, в котором замирает душа перед следующей реинкарнацией. Есть выход, есть один-единственный выход, а ничего другого больше нет…
Спать не хотелось. Асташев поднялся и пошел к воде. Мерцание огней на том берегу казалось миражом, чем-то нереальным, созданным воображением кого-то другого. Этот другой, загадочный, обманчивый, прячущий свой лик под сотней искусных масок, очень много знал о его жизни, о его настоящей жизни, в которой истина часто выглядела иначе, не так как он обычно предполагал… А память подбрасывала картинки, вспыхивающие в мозгу подобно звездам чужих миров… Таежный поселок, ощущение близости свободы, безмолвие тайги, какое-то глубокое, иногда гнетущее, иногда равнодушное, чем-то привлекало и одновременно отталкивало. Как-то утром, когда они были на берегу замерзшей речки, цепляли крючьями бревна, скатывая их к обрыву, к ним подошел невзрачный мужичонка в фуфайке, как у зеков, попросил закурить, Потом сел на край бревна, глядя куда-то на тот берег, где сплошной стеной стояли сосны. Все вдруг восприняли это как повод для перекура. Прокофьев вспомнил, что мужичка уже видел в поселке и даже выпивал с ним. Мужичок, подняв остроносое как у птицы лицо, кивнул, соглашаясь, затем сделал затяжку и сказал, что в поселке ночью убили человека. Кто, что, пока неизвестно. Только ясно, что из-за денег.
— У него штук шесть-семь было, это точно… — проговорил мужичок, похлопывая себя по коленке.
По тем временам это были хорошие деньги. Тут ведь в поселке, если работать и не пить — заработать можно совсем неплохо. Потому-то некоторые из роты и хотели приехать сюда после дембеля.
— Так я вот что хочу сказать… — мужичок помедлил, обводя их чуть насмешливым взглядом. — Кто-то из вашей общаги постарался…
— А ты откуда знаешь? — Саид бочком придвинулся к нему, сбросил рукавицы на снег, взял сигарету у Шурки и наклонился к мужичку, прикуривая.
— Да уж знаю… — усмехнулся многозначительно мужичок. — Я же охотник… Один из них сапоги на валенки сменил, туда дальше, где улочка кончается… Там двор Сапронихи… Утром народ все следы затоптал вокруг его дома… Я приметил, где ночные следы… Куда ведут… Баган ничего пока не знает…
— Мало ли кто там чего сменил? — ухмыльнулся скептически Суродин, прищуривая левый глаз.
— Не скажи, — покачал головой мужичок. — Сапожки ваши, армейские… Вы на работу в валенках ездите, а по поселку — в сапогах… Если бы из вас кто в валенках вышел, его бы приметили… Не положено — верно?
— Много чего там не положено… — скороговоркой выпалил Саид. — С такими доказательствами…
— А я что? Мент? Пусть Баган ищет, это его дело, — заметил мужичок, гася окурок о бревно. — Мое дело маленькое…
Он поднялся и отправился к сторожке. Все они долго смотрели ему в спину, переваривая новость.
— Не понял я, чего он приходил? — сказал долговязый Рекунов.
— А я понял. — Прокофьев посмотрел на тлеющий кончик сигареты, зажатой его большим и указательным пальцами. — Они тут все хитрые, ходят, выглядывают, принюхиваются… где что плохо лежит… Он и сам мог этого мужика завалить… а теперь вот ходит и байки рассказывает…
Потом за целый день они об этом деле ни слова не сказали, будто и не было ничего. А уже когда собрались в поселок, тут из других бригад разговор пошел. Асташев позже, когда все кончилось, детали вспоминал, кто что сказал и кто как ответил. Вечером, после ужина, в общаге в картишки играли. Прибегает Саид, лицо перекошенное, глазами кого-то ищет, у Асташева, который ближе всех к двери сидел, спрашивает:
— Суродин где?
— После ужина к девке своей пошел…
— К девке? — Саид прищурился. — Там в поселке мужика одного ножом пырнули, но он живой… Похоже, тот, что к нам приходил…
— Да ты что? — все зашевелились, заволновались.
— Двое их было… Одного уже взяли… А второй — солдат, бежал…
— А куда ему бежать? Кругом тайга…
Спустя час стали известны подробности происшествия. Мужик действительно тот оказался, что к ним на берегу подходил. А двое — это Петрик и Суродин. Бывшего зека сразу взяли. Мужичок ушлый оказался. Хотя ему нож в ребра сунули, через фуфайку лезвие неглубоко прошло. Суродин страховал топориком, но промахнулся. Мужик закричал и его услышали. Из проулка высыпали поселковые мужики, у одного — ружье. Петрика в ногу подстрелили, Суродину удалось бежать. Ночное убийство всех в поселке взбудоражило. Мужики ходили злые и вину все на пришлых валили, не местных. У них в поселке драки частенько случались. Били, калечили, но не до смерти. Последнее убийство года три назад случилось. По пьянке. Но там все очевидно. Убийцу никто не искал. Он сам пришел и сдался поселковому милиционеру. А вот то, что на днях случилось… Петрик Суродина сразу приметил. Вдвоем обмозговали, что и как. Взяли, как позже выяснилось, семь с половиной тысяч. Петрик мужику этому помогал пристройку к дому гондобить. Там на месте все и прикинул. А мужичок, что к ним на речку в бригаду приходил, тот не только следы на снегу читать умел. Он Петрика сразу вычислил, а с ним и сержанта. С разговором приходил, конечно, не случайно. И верно все рассчитал. дин занервничал и по возвращении в общагу рассказал о мужичке Петрику. Решили, естественно, мужичка по-тихому кончить, чтоб меньше балакал. Не удалось… на поймали той же ночью. Он у девки своей знакомой задумал отсидеться. А чтоб не скучно было — водки набрали, закуски. Его пьяного из ее постели вытащили. Через сутки их в поселке уже не было…
