— Ну, ну, успокойся… — Жанна мягко прикоснулась ко мне, заглядывая в глаза. — Хочешь чего-нибудь выпить?
— А что у тебя есть?
— Водка. Полбутылки.
— А когда первую половину успела?..
— Да прошлой ночью же. — Жанна с усмешкой поправила на себе халат. Я готов был поклясться, что под ним ничего не было. — Вспоминала маскарад и этого… чета…
— Это еще что! — рассмеялся я, обхватив ее руками и прижимая к себе. — Видела бы ты хозяйку квартиры, эту Милу и ее братика, Ольгерда… Ты не поверишь, до сих пор не могу понять, то ли он приходил ко мне ночью, то ли нет? Но откуда же я имя его узнал? Ведь она мне его не представляла. Кашлял он там все время. Уэллсский невидимка, живущий в стенах старого дома… Ощущение, что там смешались эпохи… Странно как-то… Мила бродит где-то в дореволюционной России, затем проходит сквозь стены и оказывается здесь… Здесь…
— Не зацикливайся. — Жанна настойчиво пыталась достучаться до моего второго Я, упорно не желающего расставаться с опасной возбуждающей иллюзией прошлой ночи. — Теперь все позади…
— Ты права. — Я смотрел на нее, боясь, что она почувствует мое невнимание к начинающейся любовной игре. — Все позади.
Жанна ушла за водкой, а я сидел на диване, глядя на темноту за окном, такую привычную и такую внезапную всегда. Я не знал причину моего раздражения, смутно ощущая себя обманутым. Кем? Или чем? Башилов мертв, и его улыбка будет долго преследовать меня. Там, в этой темноте, прятался его двойник, безмолвный, холодный, без плоти, цвета и запаха, обитатель кошмаров, заглядывающий в окна, я знал, о чем бы хотел спросить его, но он ускользал от меня, и улыбаясь той самой кошачьей улыбкой, в которой есть все и нет ничего… Он ускользал, оставляя меня один на один с моими сомнениями.
* * *
В квартире за время моего отсутствия поселился дух, чужой, незнакомый, сумевший подчинить себе все маленькое пространство каменного жилища. Я бродил по квартире, чувствуя его настороженное внимание. Я никуда не мог от него спрятаться, не представляя себе, чем все это кончится. Вспоминая ночь, проведенную с Жанной, я пытливо искал ответ на вопрос: не почувствовала ли она мою закрытость? Странным было то, что со мной происходило. Наверное, это сознание некой вины за случившееся. Я никак не мог забыть слова Башилова о том, что и Пальшин, и Рита могли бы остаться в живых, если бы…
Если бы…
Я почти физически ощущал мучительную зыбкость этих слов, пугающую своей неизбежностью и фатальной необходимостью. Наверное, нечто подобное чувствовали древние персонажи, услышавшие из уст пророчицы двусмысленную фразу об их будущем… Это будущее реально существовало как бы отдельно от всего остального. Оно присутствовало везде, но никто не мог бы сказать определенно — когда произойдет то или другое. Только теперь я начал понимать фаталистов прошлого, умевших довольствоваться малым. Но это было отнюдь не объяснение. Нет. Это было всего лишь прозрение…
Звонок телефона вернул меня к действительности. Я долго раздумывал, глядя на блестящую поверхность телефонного аппарата: поднять трубку или нет? Я был уверен, что Жанна не могла мне сейчас звонить. Но если не она, тогда кто?
— Алло? — я взял трубку, надеясь, что это ошибка, хотя звонивший был чрезвычайно настойчив.
— Ты дома? Я сейчас приду…
Странно, о нем я как будто позабыл. Точно его уже и не было в этом городе. Борис Нефедов, полностью оправданный, но потерявший очень много. В чем-то мы с ним были похожи…
Когда он пришел, я уже приготовил нехитрую закуску из того, что принес с собой. Я знал, что спиртное он возьмет на себя.
Так оно и вышло.
Я смотрел в его осунувшееся, бледное лицо, а он разливал водку по стопкам, избегая подолгу смотреть и на меня и на все остальное, окружавшее его в моей квартире. — Чего глядишь? Изменился я, да?
— Да нет.
— Кормежка там не очень, конечно…
— Да перестань ты… — я чувствовал себя неловко. Мне казалось, что я должен сказать ему очень многое, но слов не находил. Я вдруг отчетливо понял: за то время, пока он сидел в СИЗО — он стал мне совсем чужим. А ощущение некой собственной вины перед ним, подлинной или мнимой — только усугубляло все дело.
— Давай выпьем, Сашка? — он поднял стопку, украдкой, искоса глянул на меня, тая что-то про себя, и выпил одним глотком. А закусывать не стал.
— Ты чего не ешь, сиделец? — спросил я, отставив пустую стопку и накалывая вилкой сардину. — И так на скелет похож…
— Успею, — отмахнулся Нефедов, вновь наполняя стопки. — Я к тебе, как к пророку пришел, понимаешь?
— Напрасно ты это, — холодно заметил я, уловив его прорывающуюся злую иронию. — Спасти ты уже никого не сможешь, а языком попусту…
— Так ты так считаешь, да? — вскинулся Нефедов, наклоняясь ко мне через стол. — Так считаешь?
— А какая тебе разница, как я считаю? — мой равнодушный тон, похоже, обезоруживал его. Он не знал, судя по всему, чем меня зацепить. И это обстоятельство мешало ему. Ведь когда все ясно — можно не утруждать себя поиском аргументов.
— Я знаю, что она говорила с тобой… — наконец нашелся он.
— Боюсь, ты так ничего и не понял, — продолжал я выдерживать необходимый тон. — Помнишь, ты лгал мне о Рите? А кому это помогло?
— Но ведь так не бывает?! — Нефедов покачал головой, глядя в окно. — Не бывает…
— Теперь ты сам знаешь, что бывает. Кстати, меня ведь тоже хотели обвинить в убийстве. В убийстве Валери.
— Я знаю это, — устало бросил Нефедов. — Все связалось в такой узел…
— Тот, кто делал это — мастер хоть куда.
— Неужели это… тот опер? Как его? Башилов?..
— О чем он говорил с тобой? Можешь передать в двух словах?
— Да так… — Борис склонил голову, проводя ладонью по лбу и волосам. — Спрашивал о том о сем… Я был ошарашен, сам понимаешь. А у них улики на руках. Все сходится. И машина… До сих пор не могу поверить, что на ней кто-то…
— Кстати, о машине… Насколько я могу судить, они проверяли твое алиби на то время, когда погибла Рита?
— Ну да. — Нефедов глянул на меня исподлобья, пытаясь разобрать, куда я клоню.
— Только один эпизод?
— Что, что? — не понял Борис. — Какой эпизод?
— У тебя мозги там, что ли, отшибло? — я чувствовал раздражение. — Я имею в виду, они проверяли твое алиби только на тот вечер и все?
— Да, да, — нетерпеливо отрезал Нефедов. — Чего ты добиваешься?
— Ну, конечно, — сказал я как бы самому себе. — Чего другого я ожидал? Ведь меня тоже хотели сбить на твоей машине. Кто-то из них. Башилов, разумеется, не собирался устанавливать твою причастность еще и к этому делу. А ведь для проформы был обязан.
— Когда это произошло?
