— Кто здесь живет? Твоя двоюродная бабушка?
— Почти, — отрывисто бросила Катя, увлекая меня к подъезду. — Ее зовут Мила. Отдашь ей бутылку, она стелит тебе в дальней комнате и до утра можешь быть спокоен.
Коротко и предельно ясно. Я хорошо понимаю, что условности этого мирка нужно принимать без сопротивления.
Мы входим в подъезд и поднимаемся по ступенькам. Мрачные серые стены, освещенные тусклым светом. Мне в какой-то момент показалось, что я оказался где-то в дореволюционной России… Остановившись перед одной из дверей на третьем этаже, Катя оглянулась, как бы молча спрашивая у меня: все ли я понял? Я легонько кивнул, заверяя ее в своей благонадежности. Ее двоюродная бабушка, или кто она ей на самом деле, может быть спокойна. Звонок в дверь. Тишина. Затем шаркающие шаги. Ближе, ближе… Кто-то надвигался на нас оттуда, из ности…
— Кого надо? — услышал я хрипловатый голосок, который с одинаковым успехом мог принадлежать и женщине, и мужчине.
— Мила, это я, Катя…
Звук отодвигаемой щеколды. Дверь приоткрылась. В проем выглянуло морщинистое лицо, чем-то напоминающее лицо заурядной актриски из провинциального театра. Выщипанные брови, плохо наложенная косметика.
— Катя, это ты? — рот актриски двигался, как у рисованного человечка из мультика.
— Мила, моему другу надо переночевать… Одну ночку всего. Пустишь?
— Отчего же?.. — человечек Мила говорила вающе, и было пока неясно: пустит она или нет.
Я достал бутылку, повернувшись так, чтобы Мила увидела ее.
— Да, да, проходите, проходите… — глаза Милы мигали, чувствовалось, что сонное оцепенение, с которым она встретила нас, мгновенно спало.
И еще я подумал, что она говорит с акцентом, близким к прибалтийскому. Именно так говорил один из моих сокурсников, уроженец Риги.
Мы прошли в темный коридорчик, длинный, пустой, как подземный тоннель.
— Давай куртку, — шепнула мне Катя, хватая меня за рукав. Как-то само собой, почти неуловимо, бутылка водки оказалась в руках Милы, которая, обменявшись парой фраз с моей спутницей, покинула нас.
— Куда идти? — Я отдал куртку Кате, тщетно пытаясь разглядеть в полутьме выражение ее лица.
— Туда… — она неопределенно махнула рукой, направляясь по коридору вслед за Милой. Я отставал на шаг, вслушиваясь в тишину дома. Неожиданно справа от меня, за дверью, кто-то кашлянул, раз, другой. Насколько я понял, Катя не обратила на это никакого внимания.
Мила ждала нас на кухне. Три стопки на столе, порезанные куски черного хлеба и баночка с горчицей. Как и следовало ожидать, закуской здесь не баловали.
При свете я смог получше рассмотреть хозяйку. Ей, наверное, было около шестидесяти. Впечатление схожести с провинциальной комедианткой сейчас только усилилось. Говорила она мало, степенно, и ощущение ее нерусского происхождения становилось все более отчетливым. Совершенно привычно для нее было недоговаривать некоторые фразы. А иногда она что-то бормотала как бы только для одной себя.
— Давно ты не была у меня, Катя… — монотонно произнесла Мила после того, как мы выпили по первой.
— Месяц, пожалуй, — отозвалась Катя.
За моей спиной невидимый незнакомец вновь закашлялся. Его присутствие, казалось, ощущал только я один. На этой старой кухне с облезлыми обоями неопределенного цвета мир раскололся пополам. И я, находясь в одной из его частей, мог наблюдать происходящее в другой, но то, что было доступно мне, укрывалось от глаз и ушей двух женщин за столом.
— А где твоя подруга, эта… которая хорошо… — Мила показала пальцами, что она имеет в виду, и Катя поняла ее. — Она вышла замуж.
— Это замечательно, — нараспев сказала Мила, наблюдая за моей рукой, разливающей водку по стопкам. — Это замечательно. Ей не очень везло последнее время. Я знаю, знаю.
— Может быть, ей и на этот раз не повезет, — философски заметила Катя, подняв свою стопку. — Но такие вещи трудно предугадать.
— Но у тебя-то, надеюсь, все хорошо? — многозначительно проговорила Мила, бросив на меня быстрый взгляд. — Почти, — уклончиво ответила Катя и одним махом опорожнила стопку.
Кашляющий невидимка скользил где-то за стенами, очевидно, прислушиваясь к нашему разговору. Я чувствовал, что раздражение во мне требует выхода.
— Ваш муж болеет, что ли? — спросил я Милу как можно более нейтрально.
— Мой муж? — Мила, казалось, была удивлена моей фразой и слегка рассмеялась, забавляясь чему-то внутри себя. — А с чего ты взял, дорогой, что у меня есть муж?
— Там ведь кто-то есть, — я показал большим пальцем правой руки себе за спину.
— А какая тебе разница, кто там есть? — Мила впервые посмотрела на меня как-то пронзительно, напоминая в эти мгновения средневековую колдунью, из тех, кого сжигали на костре, подозревая в связях с дьяволом. Как бы там ни было на самом деле, но Мила иногда казалась много старше своего возраста. Она была из другого времени, и я мог ей дать двести, триста лет, если бы такое было возможно.
— Пожалуй, разницы никакой нет, — согласился я, не желая спорить с ней. — А когда можно будет идти спать? — Спать? — Мила усмехнулась, снова быстро взглянув на Катю. — Да хоть сейчас. Я постелю там, в комнате. Две минуты.
Когда она ушла, Катя тронула меня за руку, пытливо заглядывая в глаза.
— Что это с тобой? Ты хочешь спать?
— А почему нет?
— Не заводи ее, — мягко сказала Катя. — Она немного не в себе.
— Правда?
— Она тебе не сделает ничего плохого.
— А кто это там… кашляет?
— Это ее брат.
— Он мизантроп?
— Что, что? — поморщилась Катя. — Давай лучше выпьем. Мне сейчас полегчало… Как вспомню, что там, в машине…
— Я все пытаюсь понять… — медленно сказал я, разливая водку по стопкам. — Какой он был, Марат?
— Зачем тебе? — в ее глазах мелькнуло недоверчивое недоумение.
— Он же хотел со мной встретиться… Значит, знал обо мне больше, чем я о нем. Вот ведь в чем дело… Катя…
— Не бери в голову. Лучше подумай, что будешь делать завтра.
— Завтра… — повторил я, остро чувствуя магическую притягательность этого слова. — Завтра…
Мила появилась внезапно, бесшумно как тень. Мне вдруг показалось, что она слышала наш разговор. И хотя он состоял из полутонов, намеков — кое-что из него при желании можно было почерпнуть.
— Я постелила… там… — Мила показала рукой себе за спину. — Почему стопки пусты?
Я быстро разлил водку, постаравшись, чтобы в бутылке осталось еще немного. Выпили мы также торопливо, как будто женщины почувствовали мою поспешность. Но я не мог отдать себе отчета — в чем, собственно, дело? Спешить мне было некуда. Алкоголь успокоил нервы. Сейчас я сознавал, что могу спокойно обдумать свое положение. Все это так, но… что-то тревожило меня. Что же?
