Кстати, о зрелище: званый обед в «Каса-Варгас» был настоящим зрелищем. Статуи испанских конкистадоров в натуральную величину, стоявшие у подножия и наверху парадной лестницы (и в холле), были более устрашающими, чем религиозные секс-куклы и другие статуи, выставленные на продажу в магазине Дев на Индепенденсиа.
Грозные испанские солдаты выглядели очень реалистично: они стояли на страже на двух этажах дома Варгаса, как армия завоевателей. Варгас ничего не трогал в родительском доме. Он провел свою юность в войне с религиозными и политическими взглядами своих родителей, но оставил нетронутыми их картины, статуи и семейные фотографии.
Варгас был социалистом и атеистом; фактически он оказывал медицинские услуги самым нуждающимся. Но дом, в котором он жил, был напоминанием об отвергнутых им ценностях его родителей, с которыми он не ладил. «Каса-Варгас» был домом, где умершие родители Варгаса не столько почитались, сколько подвергались насмешке; их осуждаемая Варгасом культура была выставлена напоказ, дабы вызывать скорее чувство иронии, нежели гордости, – по крайней мере, так казалось Пепе.
– С таким же успехом Варгас мог бы сделать чучела из своих мертвых родителей и поставить их охранять семейный очаг! – заранее предупредил Эдварда Боншоу брат Пепе, но айовец и так был не в себе еще до званого обеда.
Сеньор Эдуардо не признался в своем прегрешении с Флор ни отцу Альфонсо, ни отцу Октавио. Фанатик упорно смотрел на людей, которых любил, как на проекты; их надлежало перевоспитать или спасти – они никогда не могли быть брошены. Флор, Хуан Диего и Лупе были проектами айовца; Эдвард Боншоу смотрел на них глазами прирожденного реформатора, но любил их не меньше из-за того, что воспринимал их подобным образом. (По мнению Пепе, тут в процессе «переориентации» сеньора Эдуардо имела место некоторая путаница.)
Брат Пепе по-прежнему делил ванную комнату с фанатиком. Пепе знал, что Эдвард Боншоу перестал хлестать себя, но слышал, как айовец плачет в ванной, где теперь он вместо себя хлестал унитаз, раковину и ванну. Сеньор Эдуардо плакал и плакал, потому что не знал, как можно бросить службу в «Потерянных детях», не взяв на себя заботу о своих любимых проектах.
Что касается Лупе, то она не была настроена на званый обед в «Каса-Варгас». Она проводила все свое время с Омбре и львицами – las Señoritas, «юными леди», как называл трех львиц Игнасио. Он назвал каждую из них по какой-нибудь части тела. Кара (сara – лицо, человеческое); Гарра (garra – лапа, с когтями); Ореха (oreja – ухо, наружное). Игнасио сказал Лупе, что может читать мысли львиц по этим их частям тела. Кара морщила морду (лицо), когда была взволнована или сердита; Гарра будто мяла лапами хлеб, вонзая когти в землю; Ореха поднимала одно ухо или прижимала оба.
– Они меня не проведут – я знаю, о чем они думают. Молодые леди мне понятны, – говорил укротитель львов Лупе. – Мне не нужна ясновидящая для las Señoritas – только мысли Омбре для меня тайна.
Но, возможно, не для Лупе – вот что думал об этом Хуан Диего. Хуан Диего тоже не был настроен на званый обед; он сомневался, что Лупе была полностью откровенна с ним.
– О чем Омбре думает? – спросил он ее.
– Почти ни о чем – он типичный мачо, – ответила Лупе. – Омбре думает, как ему поиметь львиц. Как правило, Кару. Иногда – Гарру. Ореху – почти никогда, за исключением тех случаев, когда он внезапно вспоминает о ней, и тогда он хочет тут же ее поиметь. Омбре думает только о сексе или вообще ни о чем не думает, – сказала Лупе. – Не считая еды.
– Но Омбре опасен? – спросил Хуан Диего. (Ему показалось странным, что Омбре думает о сексе. Хуан Диего был уверен, что у Омбре вообще нет секса.)
– Да, если ты побеспокоишь Омбре, когда он ест, или если ты прикоснешься к нему, когда он думает о том, чтобы поиметь одну из львиц. Омбре хочет, чтобы все было как обычно, он не любит перемен, – сказала Лупе. – Я не знаю, действительно ли львы занимаются сексом, – призналась она.
– Но что Омбре думает об Игнасио? Это ведь единственное, что волнует Игнасио! – воскликнул Хуан Диего.
Лупе пожала плечами, как их покойная мать.
– Омбре любит Игнасио, за исключением тех случаев, когда ненавидит его. Это смущает Омбре, когда он ненавидит Игнасио. Омбре знает, что он не должен ненавидеть Игнасио, – ответила Лупе.
– Ты что-то недоговариваешь, – сказал Хуан Диего.
– О, теперь и ты читаешь мысли? – спросила Лупе.
– Что? Что именно? – допытывался Хуан Диего.
– Игнасио думает, что львицы тупые идиотки – ему не интересно, что думают львицы, – ответила Лупе.
– И это все? – спросил Хуан Диего.
Из-за чтения мыслей Игнасио и словаря девушек-акробаток язык Лупе с каждым днем становился все грязнее.
– Игнасио одержим тем, что думает Омбре, – это мужские дела, – ответила Лупе и добавила что-то странное – так показалось Хуану Диего: – Укротителю львиц все равно, что думают львицы.
Она не сказала «El domador de leones» – так называют укротителя львов. Вместо этого она сказала «El domador de leonаs» – «укротитель львиц».
– Так о чем же думают львицы, Лупе? – спросил Хуан Диего. (Очевидно, не о сексе.)
– Львицы ненавидят Игнасио – всегда, – ответила Лупе. – Львицы – тупые идиотки, они завидуют Игнасио, потому что думают, что этот придурок Омбре любит Игнасио больше, чем их! Но если Игнасио попробует обидеть Омбре, львицы убьют укротителя. Все львицы еще тупее идиоток-обезьян! – крикнула Лупе. – Они любят Омбре, хотя этот придурок никогда не думает о них – пока не вспомнит, что хочет их поиметь, но тогда у Омбре возникают проблемы с тем, чтобы вспомнить, кого из них он хочет больше!
– Львицы хотят убить Игнасио? – спросил Хуан Диего Лупе.
– Они убьют его, – сказала она. – Игнасио нечего бояться Омбре – укротитель львов должен бояться львиц.
– Проблема в том, что́ именно ты объяснишь Игнасио и чего не объяснишь ему, – сказал Хуан Диего своей младшей сестре.
– Это твоя проблема, – сказала Лупе. – Я просто читаю мысли. Ты, ходок по потолку, тот, кого будет слушать укротитель львов.
Вот кто я на самом деле, думал Хуан Диего. Даже Соледад перестала верить в него как в будущего небоходца. Здоровая нога подводила его; ступня выскальзывала из веревочных петель лестницы и была недостаточно сильной, чтобы выдерживать его вес в таком неестественном положении – то есть под прямым углом к лодыжке.
Хуан Диего чаще всего видел Долорес в перевернутом виде, потому что либо она висела вниз головой, либо он. В палатке акробатической труппы вдвоем было невозможно тренироваться на лестнице. Долорес не верила, что из него получится небоходец. Как и Игнасио, Долорес считала, что Хуану Диего не хватает смелости. (Только в главном шатре хождение по небу – на высоте восьмидесяти футов без сетки – было реальным испытанием на смелость.)
Лупе говорила, что Омбре нравились только те, кто его боялся; может быть, поэтому Игнасио сказал девушкам-акробаткам, что Омбре знает, когда у них бывают месячные. Это заставило девушек бояться Омбре. Поскольку Игнасио заставлял их кормить льва (и львиц), – возможно, это и гарантировало им безопасность?
