– Но это же званый обед, Лупе, – сказал Хуан Диего.
Это был первый званый обед, на который пригласили детей свалки; по всей вероятности, они знали, что приглашение не было идеей Варгаса.
Брат Пепе обсудил с Варгасом то, что Пепе называл «испытанием души» Эдварда Боншоу. Доктор Варгас не считал, что Флор одарила айовца духовным кризисом. По сути, Варгас оскорбил Флор, предположив, что в отношениях сеньора Эдуардо с проституткой-трансвеститом причина для беспокойства – лишь медицинский аспект.
Доктор Варгас имел в виду болезни, передающиеся половым путем; он имел в виду число партнеров у проститутки, а также возможность что-то подхватить от одного из них. Для Варгаса не имело значения, что у Флор есть пенис или что у Эдварда Боншоу тоже есть пенис – или что из-за этого айовцу придется отказаться от надежды стать священником.
То, что Эдвард Боншоу нарушил обет безбрачия, тоже не имело значения для доктора Варгаса.
– Я просто не хочу, чтобы ваш член отвалился, или позеленел, или еще что-то подобное, – сказал Варгас айовцу.
Вот что оскорбило Флор и почему она не пришла на званый обед в «Каса-Варгас».
В Оахаке любой, кто имел зуб на Варгаса, называл его дом «Каса-Варгас». Это были те, кто не любил его за семейное богатство или находил неэтичным переезжать в особняк родителей после того, как они погибли в авиакатастрофе. (К этому времени все в Оахаке знали, что Варгас должен был находиться на том самолете.) И среди людей, которые мусолили тему «Каса-Варгас», были те, кого оскорбляла бесцеремонность, которую иногда мог проявить Варгас. Он использовал науку как дубинку; он был склонен оглушать вас сугубо медицинскими подробностями – подобно тому как он низвел историю с Флор до потенциальной болезни, передающейся половым путем.
Что ж, это был Варгас – именно такой и никакой больше. Брат Пепе хорошо его знал. Пепе полагал, что Варгас циничен во всем. Пепе считал, что дети свалки и Эдвард Боншоу могут извлечь выгоду из цинизма Варгаса. Вот почему Пепе уговорил Варгаса пригласить айовца и детей свалки на званый обед.
Пепе знал и других схоластов, нарушивших свои обеты. На пути к священству не обходилось без сомнений и отступлений. Когда самые рьяные ученики бросали учебу, эмоциональные и психологические аспекты «переориентации», как полагал Пепе, могли быть жестокими.
Без сомнения, Эдвард Боншоу задавался вопросом, гей он или нет или просто влюблен в особу, у которой случайно оказались грудь и пенис. Без сомнения, сеньор Эдуардо спрашивал себя: разве геи в своем большинстве не считаются малопривлекательными для трансвеститов? Однако Эдвард Боншоу знал, что некоторые геи все же привлекательны для трансов. Но не делало ли это его сексуальным меньшинством в данном меньшинстве? – возможно, спрашивал себя сеньор Эдуардо.
Брата Пепе не волновали эти различия внутри различий. Пепе был преисполнен любви. Пепе понимал, что сексуальная ориентация айовца была абсолютно личным делом самого Эдварда Боншоу.
У брата Пепе не было проблем ни с сеньором Эдуардо, ни с запоздалым открытием айовца его гомосексуального «я» (если именно это имело место), ни с отказом американца от намерения стать священником; Пепе не смущало, что Эдвард Боншоу смертельно влюбился в транса с пенисом. И Пепе не испытывал неприязни к Флор, но он испытывал тревогу в отношении этой проститутки – не обязательно из-за возможных инфекций, передающихся половым путем, как это называл Варгас. Пепе знал, что у Флор всегда были неприятности; она жила в окружении неприятностей (не все можно было свалить на Хьюстон), в то время как Эдвард Боншоу почти благодушествовал. Что двум таким персонам делать вместе в Айове? По мнению Пепе, Флор была слишком далеко от сеньора Эдуардо – мир Флор не имел границ.
Что касается Флор – кто знает, о чем она думала?
– По-моему, ты очень хороший, человек-попугай, – сказала Флор айовцу. – Жаль, что я не встретилась с тобой, когда была ребенком. Мы могли бы помочь друг другу не вляпаться в какое-нибудь дерьмо.
Да, брат Пепе согласился бы с этим. Но теперь не было ли слишком поздно для них обоих? Что касается доктора Варгаса – а именно того, что он «оскорбил» Флор, – то это Пепе мог спровоцировать Варгаса. Однако никакая литания насчет болезней, передаваемых половым путем, не могла отпугнуть Эдварда Боншоу; сексуальное влечение не подвластно строгой науке.
Брат Пепе возлагал большие надежды на то, что скептицизм Варгаса в отношении Хуана Диего и Лупе оправдает себя. Дети свалки разочаровались в «La Maravilla» – по крайней мере, Лупе. Доктор Варгас, как и брат Пепе, имел весьма смутное представление о чтении мыслей львов. Варгас осматривал нескольких молодых акробаток; они были его пациентками как до, так и после того, как Игнасио пользовал их. Исполнительница номера «Небесная прогулка» – сама Дива цирка – играла со смертью. (Никто не выживал при падении с восьмидесяти футов без сетки.) Доктор Варгас знал, что девушки-акробатки, которые занимались сексом с Игнасио, хотели бы умереть.
И Варгас признался Пепе, как бы оправдываясь, что сначала подумал, будто цирк – хорошая перспектива для этих детей свалки, поскольку полагал, что у Лупе, читающей мысли, не будет контакта с Игнасио. (Она не станет одной из акробаток Игнасио.) Теперь же Варгас передумал; ему не нравилось, что Лупе будет заниматься чтением мыслей львов, поскольку это и свяжет тринадцатилетнюю девочку с Игнасио.
Пепе рассмотрел весь набор перспектив, какие ожидали детей свалки в цирке. Брат Пепе хотел, чтобы брат и сестра вернулись в «Дом потерянных детей», где они, по крайней мере, будут в безопасности. Варгас поддержал Пепе в отношении перспектив Хуана Диего как небоходца. Какое имеет значение, что на хромой ноге ступня намертво закреплена в идеальном для «Небесной прогулки» положении? Хуан Диего не был акробатом; здоровая нога мальчика оказывалась помехой.
Он тренировался в палатке акробатической труппы. Здоровая нога выскальзывала из веревочных петель лестницы – несколько раз он падал. А это была всего лишь тренировочная палатка.
Наконец, были еще и ожидания детей свалки, связанные с Мехико. Паломничество Хуана Диего и Лупе в базилику беспокоило Пепе, который сам был родом из Мехико. Пепе знал, каково это – впервые увидеть усыпальницу Девы Гваделупской, и знал, что эти дети свалки бывают привередливы, им трудно угодить, когда дело доходит до публичного выражения религиозных чувств. Пепе считал, что у этих ребят есть своя религия, и это казалось ему чем-то личным и непостижимым.
Дом «Niños Perdidos» не разрешит Эдварду Боншоу и брату Пепе сопровождать детей свалки в поездке в Мехико; невозможно было отпустить одновременно двух лучших учителей. А сеньору Эдуардо ничуть не меньше, чем детям, хотелось увидеть саркофаг Девы Гваделупской. Пепе считал, что айовец, как и дети свалки, был, скорее всего, ошеломлен и возмущен эксцессами в базилике Святой Девы Гваделупской. (Толпы, стекавшиеся к святилищу Гваделупской Девы субботним утром, могли грубо попрать чьи угодно личные верования.)
Варгасу была знакома эта сцена – безмозглые, обезумевшие молящиеся были воплощением всего, что он ненавидел. Но Пепе ошибался, полагая, что доктор Варгас (или кто-то другой) сможет подготовить детей свалки и Эдварда Боншоу к толпам паломников, направляющихся к базилике Святой Девы Гваделупской по Дороге тайн – «Дороге несчастий»
[44] (Пепе слышал, что именно так называл ее доктор Варгас на своем грубоватом английском). Зрелище было такое, что los niños de la basura и миссионер должны были пережить это сами.
