– Ненавижу этих гребаных тварей, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. Она также увидела, что барабанщик пытается оттереть джинсы от внутренностей ящерицы. – Отстой, – сухо сказала солистка; произнесенное ею слово «отстой» прозвучало как название ее самой известной песни.
– Бьюсь об заклад, моя спальня ближе к танцполу, чем твоя, – говорила Мириам Хуану Диего. – Я хочу сказать, дорогой, что выбор места, где мы будем спать, зависит от того, сколько мы собираемся слушать этих «Ночных обезьян».
– Да, – только и смог сказать Хуан Диего.
Он увидел, что тетушки Кармен уже нет среди взрослых, оставшихся вблизи только что образованного танцпола; то ли ее вынесли вместе с обеденными столами, то ли она нырнула в постель раньше маленьких детей. Должно быть, эти «Ночные обезьяны» не охмурили своими чарами тетушку Кармен. Что же касается ночных обезьян, обитавших на Шоколадных холмах, то Хуан Диего подумал, что тетушке Кармен они могли бы понравиться – хотя бы тем, что одну из них можно было бы скормить ее любимому мурено-угрю.
– Да, – повторил Хуан Диего.
Определенно наступил момент, когда следовало ускользнуть. Он встал из-за стола, как будто забыв про хромоту – как будто ее и вовсе не было никогда, – и, поскольку Мириам тут же взяла его за руку, Хуан Диего почти не хромал, когда пошел с ней.
– Не останетесь встречать Новый год? – спросил Кларк Френч своего бывшего учителя.
– О, мы с радостью его встретим, – воскликнула в ответ Мириам, снова небрежно махнув обнаженной рукой.
– Оставь их в покое, Кларк, – сказала Хосефа.
Прихрамывая (совсем чуть-чуть), Хуан Диего, должно быть, выглядел немного глупо, когда потрогал свою макушку – он недоумевал, куда делась его праздничная шляпа, поскольку не помнил, что Мириам сняла ее с его головы с такой же непосредственностью, с какой сняла и свою.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, Хуан Диего и Мириам услышали фонограмму караоке, доносящуюся из клуба на пляже; музыка была едва слышна с открытого балкона «Энкантадора». Но так продолжалось недолго – отдаленная песня не могла соперничать с выворачивающими кишки звуками «Ночных обезьян» – с внезапно загрохотавшими барабанами, сердитой воинственной гитарой, жалобным воем аккордеона (похожим на кошачий визг).
Хуан Диего и Мириам все еще были на балконе – он открывал дверь в свой номер, – когда солистка, та самая девушка из могилы, начала причитать. Когда они оба вошли в номер и Хуан Диего закрыл дверь, вместо звуков «Ночных обезьян» возник мягкий шум вентилятора на потолке. Был еще один едва уловимый звук: в открытые окна с сеткой дул с моря ветер – и примитивная песенка караоке из пляжного клуба была (к счастью) единственной музыкой, которая доносилась до них.
– Бедная девочка, – сказала Мириам, имея в виду солистку «Ночных обезьян». – Надо бы вызвать «скорую» – либо она рожает, либо ее потрошат.
Это были именно те слова, которые Хуан Диего собирался сказать до того, как их произнесла Мириам. Как такое возможно? Она тоже писатель? (Если так, то, конечно же, совсем иной писатель.) Однако, что бы за этим ни стояло, сейчас оно не имело значения. Страсть берет свое, отвлекая от тайн.
Мириам сунула руку в правый передний карман брюк Хуана Диего. Она знала, что он уже принял таблетку виагры, и ее не интересовала кость от маджонга; для нее эта симпатичная маленькая игральная фишка не была счастливым талисманом.
– Дорогой, – начала Мириам, как будто ни одна женщина раньше не использовала это старомодное ласковое обращение, как будто ни одна из них никогда не прикасалась к мужскому члену через карман брюк.
Что касается Хуана Диего, то действительно никто из женщин не прикасался к его члену таким образом, хотя он и написал целую сцену, где это имело место; он чуть нервничал, поскольку прежде уже представлял себе это именно так.
Кроме того, он нервничал, потому что забыл контекст разговора с Кларком. Хуан Диего не мог припомнить, произошло ли это после или до того, как за новогодним столом появилась Мириам. Кларк подробно рассказывал о недавней студентке-писательнице – Хуану Диего она показалась подающей надежды, хотя он бы сказал, что Хосефа относится к ней скептически. Этой писательницей была «бедняжка Лесли» – молодая женщина, которая каким-то образом пострадала, и, конечно, в том разговоре был католический контекст. Но страсть берет свое, и внезапно Хуан Диего оказался с Мириам.
19
Диво-мальчик
Под куполом палатки для молодых акробаток была горизонтальная лестница, прикрепленная к двум параллельным балкам толщиной два на четыре дюйма. Перекладины лестницы представляли собой веревочные петли – всего восемнадцать петель на всю ее длину. Здесь тренировались акробатки, поскольку их палатка была всего двенадцать футов высотой. Даже если бы вы висели головой вниз, держась ступнями ног за веревочные петли, вы бы не разбились, упав с такой лестницы.
А вот в главном шатре, где устраивались цирковые представления, – там другое дело. Точно такая же лестница с восемнадцатью веревочными петлями была привинчена под его куполом, но если бы вы сорвались с нее, то падали бы с высоты восемьдесят футов
[38] – без страховочной сетки это верная смерть. В «Circo de La Maravilla» для «хождения по небу» сетка не была предусмотрена.
Как бы вы его ни называли – «Дива-цирк» или просто «Дива», – неотъемлемой составляющей номера «Диво» было отсутствие страховочной сетки. Имелся ли в виду сам цирк (цирк как таковой), когда говорилось «La Maravilla», или подразумевалась реальная исполнительница, когда говорили «Дива», считая, что она и есть «La Maravilla», но то, что делало акробатку такой особенной, во многом было обязано отсутствию страховочной сетки.
Так там и было задумано – инициатива всецело исходила от Игнасио. В молодости укротитель львов побывал в Индии и впервые увидел в цирке номер «Прогулка по небу». Там же укротитель львов подхватил и идею использовать детей в качестве акробатов. А идею отказаться при этом от страховочной сетки он позаимствовал в цирках Джунагада и Раджкота, в которых побывал на представлении. Дети-исполнители, отсутствие сетки, высокая степень риска – номер «Прогулка по небу» пришелся весьма по вкусу мексиканским зрителям. А поскольку Хуан Диего ненавидел Игнасио, он отправился в Индию – хотел увидеть то, что видел укротитель львов; ему нужно было выяснить, откуда возникли идеи Игнасио.
Откуда-что-возникло было главным аспектом жизни Хуана Диего как писателя. «История, которая началась благодаря Деве Марии», его индийский роман, была о том, откуда все «возникло», – в этом романе, как и в детстве и юности Хуана Диего, многое возникло от иезуитов или цирка. Однако ни в одном из романов Хуана Диего Герреро действие не происходило в Мексике; в его прозе не было персонажей-мексиканцев (или американцев – выходцев из Мексики). «Реальная жизнь – слишком рыхлая для хорошей беллетристики», – говорил Хуан Диего. «Выразительные персонажи в романах более цельно скроены, чем большинство людей, которых мы знаем в жизни, – добавлял он. – Персонажи в романах более понятны, более последовательны, более предсказуемы. Ни один хороший роман не представляет собой некий сумбур, а многие так называемые реальные жизни сумбурны. В хорошем романе все важное для излагаемой истории возникает из где-то существующего».
