Доктор Хосефа Кинтана тоже засмеялась; она подмигнула мужу, но Кларк Френч был не в том настроении.
– Эти светляки – потрясающее зрелище, – повторил он тоном школьного учителя, потерявшего контроль над классом.
То, как Мириам подмигивала Хуану Диего, возбудило его. Он вспомнил (благодаря Мириам), что взял с собой виагру, а рука Мириам на его бедре, под столом, должно быть, способствовала его возбуждению. Хуану Диего вдруг показалось, что кто-то дышит ему в колени, совсем рядом с рукой Мириам, лежащей на его бедре, и, в смущении заглянув под стол, он увидел Консуэло, маленькую девочку с косичками, которая смотрела на него снизу вверх.
– Спокойной ночи, мистер, мне пора спать, – сказала Консуэло.
– Спокойной ночи, Консуэло, – сказал Хуан Диего.
Хосефа и Мириам посмотрели под стол на девочку.
– Мама обычно расплетает мне косички перед сном, – объяснила девочка. – Но сегодня меня укладывает в постель девочка-подросток – мне придется спать с косичками.
– Ничего с твоими волосами не случится за ночь, Консуэло, – сказала доктор Кинтана. – Косички переживут одну ночь.
– Мои волосы запутаются, – пожаловалась Консуэло.
– Иди сюда, – сказала Мириам. – Я умею расплетать косички.
Консуэло не очень-то была настроена подходить к Мириам, но та улыбнулась и протянула к девочке руки. Консуэло забралась к ней на колени и села, выпрямив спину и крепко сжав ладошки.
– Их надо и причесать, но у вас ведь нет расчески, – занервничав, сказала Консуэло.
– Я знаю, что делать с косичками, – заверила девочку Мириам. – Я могу расчесать твои волосы пальцами.
– Пожалуйста, только не усыпляйте меня, как Педро, – попросила Консуэло.
– Постараюсь, – ответила Мириам своим невозмутимым, ничего не обещающим тоном.
Когда Мириам расплетала косички Консуэло, Хуан Диего заглянул под стол в поисках Педро, но тот незаметно проскользнул на стул доктора Кинтана. (Хуан Диего также не заметил, когда доктор Кинтана встала со своего места, но теперь он увидел, что она стоит рядом с Кларком, напротив.) Многие взрослые освободили свои стулья за столами в центре зала; эти столы уносили прочь – центр зала должен был стать танцполом. Хуан Диего не любил смотреть, как люди танцуют; танцы не на пользу калекам, ни практически, ни умозрительно.
Маленьких детей укладывали спать; старшие дети, подростки, тоже встали из-за столов по периметру зала. Некоторые взрослые уже сидели за столами. Когда заиграет музыка, подростки, несомненно, вернутся, подумал Хуан Диего, но они уже резко исчезли – как это обычно бывает у подростков.
– Как вы думаете, мистер, что случилось с большим гекконом за этой картиной? – тихо спросил Педро Хуана Диего.
– Ну… – протянул Хуан Диего.
– Он исчез. Я посмотрел. Там ничего нет, – прошептал Педро.
– Большой геккон, должно быть, отправился на охотничий промысел, – предположил Хуан Диего.
– Он исчез, – повторил Педро. – Может, леди заколола и большого геккона, – прошептал он.
– Нет, я так не думаю, Педро, – сказал Хуан Диего, но мальчик, похоже, был убежден, что большой геккон исчез навсегда.
Мириам расплела косички Консуэло и умело провела пальцами по густым черным волосам девочки.
– У тебя красивые волосы, Консуэло, – сказала Мириам.
Консуэло сидела теперь у нее на коленях чуть менее прямо. Подавляя зевоту, она боролась со сном.
– Да, у меня правда красивые волосы, – сказала девочка. – Если бы меня похитили, то похитители отрезали бы мне волосы и продали их.
– Не думай об этом – такого с тобой не произойдет, – сказала Мириам.
– Вы знаете все, что должно произойти? – спросила Консуэло.
Хуан Диего почему-то затаил дыхание; он напряженно ждал ответа Мириам – не хотел пропустить ни слова.
– Я думаю, что леди действительно знает все, – прошептал Педро Хуану Диего, который разделял настороженность мальчика относительно Мириам.
Хуан Диего затаил дыхание, потому что верил, что Мириам знает будущее, хотя, в отличие от Педро, не допускал, что Мириам прикончила большого геккона. (Ей понадобилось бы более грозное орудие убийства, чем закусочная вилка.)
И все это время, пока Хуан Диего сдерживал дыхание, они с Педро смотрели, как Мириам расчесывает волосы Консуэло. В пышных волосах девочки не осталось ни единой нерасправленной прядки, и сама Консуэло в изнеможении прислонилась к Мириам; сонная девочка полузакрыла глаза, – казалось, она забыла, что задавала Мириам вопрос, на который не получила ответа.
Но Педро не забыл.
– Давайте, мистер, лучше спросите ее, – прошептал мальчик. – Она усыпляет Консуэло, – может, именно это она и сделала с большим гекконом. – предположил Педро.
– Ты… – начал Хуан Диего, но язык у него заплетался, и слова не выговаривались. Ты действительно знаешь о том, что должно произойти? – хотел он спросить Мириам, но та приложила палец к губам, чтобы он молчал.
– Ш-ш-ш, бедное дитя должно быть в постели, – прошептала Мириам.
– Но вы… – начал Педро, однако дальше этого не продвинулся.
Хуан Диего увидел, как с потолка упал или спрыгнул геккон; это была еще одна кроха. Испуганный геккон угодил Педро на голову, в волосы, прямо на макушку, обрамленную бумажной шляпой-короной; она у Педро была бирюзовой и не очень-то отличалась от окраса ящерицы. Почувствовав в волосах геккона, мальчик закричал – это вывело Консуэло из транса, и девочка тоже закричала.
Хуан Диего только позже понял, почему эти два маленьких филиппинца закричали. На самом деле Педро и Консуэло кричали не из-за ящерицы. Они кричали, потому что, видимо, вообразили, будто Мириам готова заколоть геккона, пригвоздив его к голове Педро.
Хуан Диего потянулся к геккону на голове Педро, но, охваченный паникой, мальчик уже швырнул маленькую ящерицу в сторону танцпола вместе со своей праздничной шляпой. Барабанщик (парень с татуировкой насекомых на голых руках) наступил на геккона – внутренности ящерицы брызнули на его узкие джинсы.
– О боже, это жесть, – сказал аккордеонист, тоже в майке, с вытатуированными на его руках змеями и ящерицами.
Гитарист с татуировкой в виде шрама от ожога на шее не заметил раздавленного геккона – он возился с усилителем и динамиками, настраивая звук.
Но Консуэло и Педро видели, что случилось с маленьким гекконом. Их крики превратились в протестующие вопли, не прекратившиеся при появлении подростков, которые укладывали малышей спать. (Из-за этих криков и воплей подростки и вернулись в столовую – они, возможно, приняли детские вопли за первый музыкальный номер группы.)
Более философски настроенная, чем некоторые певцы-солисты, худая, как щепка, мертвенно-бледная девица уставилась в потолок над танцполом, как будто ожидала увидеть там еще несколько падающих гекконов.
