– И это может случиться с такой молодой женщиной, как Эсперанса, у кого нормальное сердце? – спросил сеньор Эдуардо.
– Молодость тут, в общем-то, ни при чем, – ответил Варгас. – Я уверен, что у Эсперансы не было «нормального» сердца. У нее было ненормально высокое кровяное давление…
– Из-за ее образа жизни, возможно… – предположил Эдвард Боншоу.
– Кроме как для католиков, нет никаких доказательств, что занятия проституцией вызывают сердечные приступы, – сказал Варгас в своей обычной научной манере. – У Эсперансы не было «нормального» сердца. И вам, ребята, – сказал Варгас, – придется следить за своим сердцем. По крайней мере, тебе, Хуан Диего.
Доктор сделал паузу; он разбирался с темой возможных отцов Хуана Диего, число которых, казалось бы, поддается определению по сравнению с гораздо большим числом персонажей – возможных отцов Лупе. Даже для атеиста это была деликатная пауза.
Варгас посмотрел на Эдварда Боншоу.
– Один из предполагаемых отцов Хуана Диего – я имею в виду, его наиболее вероятный биологический отец – умер от сердечного приступа, – сказал Варгас. – Предполагаемый отец Хуана Диего был тогда очень молод, – по крайней мере, так мне сказала Эсперанса, – добавил Варгас. – Что вам об этом известно? – спросил Варгас детей свалки.
– Не больше, чем вам, – ответил Хуан Диего.
– Ривера что-то знает – он просто не говорит, – сказала Лупе.
Хуан Диего не мог лучше объяснить то, что сказала Лупе. Ривера говорил ребятам, что «наиболее вероятный» отец Хуана Диего умер от разбитого сердца.
– Сердечный приступ, да? – спросил тогда Хуан Диего el jefe, потому что именно так Эсперанса говорила своим детям и всем остальным.
– Если это то, что говорят о сердце, которое постоянно разбито. – Ничего, кроме этих слов, Ривера никогда детям не говорил на эту тему.
Ах да, что касается носа Девы Марии… Хуан Диего нашел la nariz; тот лежал рядом с подставкой для коленопреклонения во втором ряду скамеек. Большой нос не без труда уместился в кармане Хуана Диего. На крики Лупе вскоре в храм Общества Иисуса притопали отец Альфонсо и отец Октавио. Отец Альфонсо уже молился за Эсперансу, когда объявилась эта жаба сестра Глория. Запыхавшийся брат Пепе не отставал от вечно недовольной монахини, которую, казалось, бесило, что умершая Эсперанса привлекла к себе столько внимания, не говоря уже о том, что даже после смерти уборщица выставляла напоказ грудь, которую гигантская Дева столь резко осудила.
Дети просто стояли рядом, не зная, сколько времени понадобится служителям церкви – или брату Пепе, или сестре Глории, – чтобы заметить: у чудовищной Богоматери отсутствует ее большой нос. Долгое время никто ничего не замечал.
Угадайте, кто заметил отсутствие носа? Он бежал по проходу к алтарю, не останавливаясь для того, чтобы преклонить колени, – и казалось, что обезьяны и тропические птицы на его гавайской рубашке мчатся на волю, выгнанные из леса ударом молнии.
– Это сделала плохая Мария! – крикнула Лупе сеньору Эдуардо. – Ваша большая Дева убила нашу мать! Плохая Мария напугала нашу мать до смерти!
Хуан Диего не задумываясь перевел это.
– Не успеешь оглянуться, как она назовет этот несчастный случай чудом, – сказала сестра Глория отцу Октавио.
– Не говорите мне слово «чудо», сестра, – сказал отец Октавио.
Отец Альфонсо как раз заканчивал молитву, которую читал над Эсперансой, – что-то насчет отпущения ей грехов.
– Вы сказали «un milagro»? – спросил Эдвард Боншоу отца Октавио.
– Milagroso! – крикнула Лупе.
Сеньор Эдуардо без труда понял слово «чудодейство».
– Эсперанса упала с лестницы, Эдвард, – сказал отец Октавио айовцу.
– Она была убита до того, как упала! – проблекотала Лупе, но Хуан Диего оставил подробности этой трагедии без перевода; пронзительным взглядом не убить, если только ты не напуган до смерти.
– Где нос Марии? – спросил Эдвард Боншоу, указывая на безносую гигантскую Деву.
– Пропал! Исчез в клубах дыма! – несла бред Лупе. – Не спускайте глаз с плохой Марии – она может начать исчезать по частям.
– Лупе, скажи правду, – попросил Хуан Диего.
Но Эдвард Боншоу, который не понял ни слова из сказанного Лупе, не мог отвести глаз от искалеченной Марии.
– Это всего лишь ее нос, Эдуардо, – попытался объяснить ревнителю веры брат Пепе. – Это ничего не значит, – наверное, он где-то валяется.
– Как это может ничего не значить, Пепе? – спросил айовец. – Как может не быть на своем месте нос Девы Марии?
Отец Альфонсо и отец Октавио стояли на четвереньках; они не молились – они искали недостающий нос Марии-монстра под первыми рядами скамеек.
– Вероятно, тебе ничего не известно о la nariz? – спросил брат Пепе Хуана Диего.
– Nada, – сказал Хуан Диего.
– Плохая Мария таращила глаза – она выглядела живой, – говорила Лупе.
– Они никогда не поверят тебе, Лупе, – сказал Хуан Диего своей сестре.
– Человек-попугай поверит, – возразила Лупе, указывая на сеньора Эдуардо. – Он нуждается в еще большей вере – он поверит во что угодно.
– Во что мы не поверим? – спросил брат Пепе Хуана Диего.
– Я думал о том, что он сказал! Что ты имеешь в виду, Хуан Диего? – спросил Эдвард Боншоу.
– Скажи ему! Плохая Мария таращила глаза – гигантская Дева смотрела по сторонам! – закричала Лупе.
Хуан Диего сунул руку в оттопыренный карман; он сжимал нос Девы Марии, рассказывая присутствующим о глазах гигантской Девы, о том, как она бросала вокруг сердитые взгляды, но больше всего ей не давала покоя ложбинка между грудей Эсперансы.
– Это чудо, – деловито сказал айовец.
– Давайте привлечем человека от науки, – саркастически предложил отец Альфонсо.
– Да, Варгас может провести вскрытие, – сказал отец Октавио.
– Вы хотите совершить вскрытие чуда? – с наивным лукавством спросил брат Пепе.
– Она испугалась до смерти – это все, что вы найдете при вскрытии, – сказал Хуан Диего, сжимая в кармане отбитый нос Святой Матери.
– Это сделала плохая Мария – это все, что я знаю, – сказала Лупе.
Сестра права, решил Хуан Диего и перевел слова «плохая Мария».
– Плохая Мария! – повторила сестра Глория.
Все посмотрели на безносую Деву, словно ожидая новых повреждений того или иного рода. Но брат Пепе обратил внимание на Эдварда Боншоу: лишь один айовец смотрел в глаза Деве Марии – прямо ей в глаза.
Un milagrero, думал брат Пепе, наблюдая за сеньором Эдуардо: айовец – чудотворец, если только они бывают!
Хуан Диего ни о чем не думал. Он так сжимал нос Девы Марии, словно не собирался его отпускать.
