– Варгас думает, что нет смысла оперировать твою ногу, – сообщила ему Лупе. – Варгас считает, что, если кровоснабжение нарушено, ему придется ампутировать ее! Он думает, что ты не сможешь жить в Герреро с одной ногой или хромым! По всей вероятности, Варгас считает, что твоя нога заживет сама по себе под прямым углом – навсегда. Ты снова будешь ходить, но только через несколько месяцев. Ты навсегда останешься хромым – вот что он думает. Варгас удивляется, почему здесь этот человек-попугай, а не наша мать. Скажи ему, что я знаю его мысли! – закричала Лупе брату.
Хуан Диего кивнул:
– Я скажу вам с ее слов, о чем вы думаете.
И он выложил Варгасу все, что говорила Лупе, выразительно помолчав, прежде чем перевести это на английский для Эдварда Боншоу.
Варгас заговорил с братом Пепе, как будто они были одни:
– Ваш ребенок со свалки говорит на двух языках, а его сестра читает мысли. В цирке им было бы лучше, Пепе. Они не должны жить в Герреро и работать на свалке.
– Цирк? – произнес Эдвард Боншоу. – Он сказал «цирк», Пепе? Они же дети! Они не животные! Действительно ли детский приют может позаботиться о них? Мальчик – калека! Девочка не может говорить!
– Лупе много говорит! Она чересчур говорлива, – сказал Хуан Диего.
– Они не животные! – снова повторил сеньор Эдуардо.
Возможно, именно слово «животные» (даже по-английски) заставило Лупе внимательнее присмотреться к человеку-попугаю.
О-о, подумал брат Пепе. Да поможет нам Бог, если сумасшедшая девочка прочитает его мысли!
– Цирк обычно заботится о своих детях, – сказал доктор Варгас по-английски айовцу, мимоходом взглянув на убитого горем Риверу. – Эти дети могут выступать в интермедии…
– В интермедии! – возопил сеньор Эдуардо, заламывая руки; возможно, именно так он заламывал руки, когда был семилетним мальчиком, потому что Лупе увидела его таким и начала плакать.
– О нет! – всхлипнула Лупе и прижала руки к глазам.
– Еще что-то прочла? – с напускным безразличием спросил Варгас.
– Эта девочка действительно читает мысли, Пепе? – спросил Эдвард.
О, надеюсь, не сейчас, подумал Пепе, а вслух сказал:
– Мальчик научился читать на двух языках. Мы можем помочь мальчику – подумать о нем, Эдвард. Девочке мы помочь не можем, – тихо добавил Пепе по-английски, хотя Лупе не услышала бы его, даже если бы он сказал это на español.
Девочка снова закричала:
– О нет, нет! Они застрелили его собаку! Его отец и дядя – они убили бедную собаку человека-попугая! – проверещала Лупе своим сиплым фальцетом.
Хуан Диего знал, как его сестра любит собак; она либо не могла, либо не хотела больше говорить – она безутешно рыдала.
– А сейчас что происходит? – спросил Хуана Диего айовец.
– У вас была собака? – спросил мальчик сеньора Эдуардо.
Эдвард Боншоу упал на колени.
– Пресвятая Богоматерь милостивая – благодарю тебя за то, что ты привела меня туда, где мне место! – воскликнул новый миссионер.
– Думаю, у него была собака, – сказал по-испански доктор Варгас Хуану Диего.
– Собака умерла – кто-то застрелил ее, – как можно тише произнес мальчик.
Из-за плача Лупе и громогласных благодарений айовца Деве Марии маловероятно, чтобы кто-то еще слышал короткий диалог – или что-то вроде того – между врачом и пациентом.
– Вы знаете кого-нибудь в цирке? – спросил Хуан Диего доктора Варгаса.
– Я знаю человека, которого ты должен узнать в свое время, – сказал Варгас. – Нам нужно подключить твою мать… – Варгас увидел, как Хуан Диего инстинктивно закрыл глаза. – Или, может быть, Пепе… нам нужно его одобрение этой идеи, если не согласие твоей мамы.
– El hombre papagayo… – начал Хуан Диего.
– Я не лучший вариант для конструктивного разговора с человеком-попугаем, – перебил своего пациента доктор Варгас.
– Его собака! Они застрелили его собаку! Бедная Беатрис! – рыдала Лупе.
Несмотря на неестественную и невоспринимаемую речь Лупе, Эдвард Боншоу смог разобрать слово «Беатрис».
– Ясновидение – это дар от Бога, Пепе, – сказал Эдвард своему коллеге. – Девочка действительно провидица? Вы употребляли это слово.
– Забудьте о девочке, сеньор Эдуардо, – тихо проговорил брат Пепе, опять же по-английски. – Подумайте о мальчике – мы можем спасти его или помочь ему спастись. Мальчик спасаемый.
– Но девочке что-то известно… – начал айовец.
– Это «что-то» не поможет ей, – быстро сказал Пепе.
– Разве сиротский приют не может принять этих детей? – спросил брата Пепе сеньор Эдуардо.
Пепе беспокоили монахини в «Потерянных детях»; дело даже не в том, что им могли не понравиться дети свалки, – заведомой проблемой была Эсперанса, их мать-уборщица-подрабатывающая-по-ночам. Но Пепе лишь сказал:
– Sí, «Niños Perdidos» примет детей.
И тут Пепе сделал паузу – он гадал, что сказать дальше, и сомневался, стоит ли это говорить.
Никто из них не заметил, когда Лупе перестала плакать.
– El circo, – произнесла ясновидящая, указывая на брата Пепе. – Цирк.
– Что насчет цирка? – спросил Хуан Диего сестру.
– Брат Пепе считает, что это хорошая идея, – ответила Лупе.
– Пепе считает, что цирк – хорошая идея, – сказал всем Хуан Диего на английском и испанском языках.
Но Пепе не выглядел таким уж уверенным на сей счет.
На этом разговоры временно прекратились. Просвечивание рентгеновскими лучами заняло много времени, в основном потому, что пришлось долго ждать заключения рентгенолога; ожидание настолько затянулось, что уже не оставалось сомнений относительно того, какой будет результат. (Варгас уже подумал об этом, а Лупе уже поделилась со всеми его мыслями.)
Пока ждали ответа от рентгенолога, Хуан Диего решил, что ему на самом деле нравится доктор Варгас. Лупе пришла к несколько иному выводу: девочку в основном восхищал сеньор Эдуардо – и не только из-за того, что случилось с его собакой, когда ему было семь лет. Девочка так и заснула, положив голову на колени Эдварду Боншоу. То, что всевидящий ребенок привязался к нему, укрепило в новом учителе благое намерение; айовец смотрел на брата Пепе с таким видом, как будто хотел сказать: «И вы считаете, что мы не можем спасти ее? Конечно можем!»
О Господи, молился Пепе, какой опасный путь ждет нас впереди, полный безумия и неизвестности! Пожалуйста, направь нас!
Доктор Варгас, сидевший рядом с Эдвардом Боншоу и братом Пепе, слегка коснулся головы спящей девочки.
– Я хочу взглянуть на ее горло, – пояснил молодой врач.
